Со времен Уэллсов (Герберта и Орсона) укоренилось ложное представление о том, что история вторжения обязательно сопряжена с эпическим размахом. Ну, вы знаете, из странного объекта на пустоши вылезают парнями с шупальцами, которые затем принимаются рассекать на треногах и топить корабли очередного Величества. Такой отредактированный Смердяков получается: одна умная нация нападает на другую, пусть менее, но тоже умную – и заверте…
Мураками Р. Фатерлянд/ Пер. И. Светлова. - М.: Рипол Классик/ Пальмира, 2019. - 623 с.
Развернувшееся столкновение цивилизаций приобретает характер возвышенный, мифопоэтический: полет кольценосца, драконы и баллистические ракеты всех видов и мастей. Героизм на грани безумия, подвиги, доблести, слава, и тут же какой-нибудь акын все это собирающий в будущую поэму. Добро берет верх над злом. Впереди торжество идей гуманизма, просветленная светлая жизнь с памятью о павших и скупыми слезами, плюс крики по ночам.
Но так в книжках и кинофильмах.
В реальности, особенно в той, в какой мы оказались, начиная со второй половины XX века, все обстоит иначе. Одна глупая нация лезет на другую. Война же это натуральная глупость, умные люди не воюют, а договариваются. Дипломатия и есть признак ума и цивилизации, а не умение скакать по пересеченной местности и жать на красные кнопки.
Так вот, воюют теперь не титаны, а все доходяги, страны-изгои какие-то, у которых амбиций, как и затаенных обид, полным-полно, а историческая память о величии с соответствующими комплексами, уходит в века трояновы (Великобритания и Аргентина, Иран да Ирак, Вьетнам и Кампучия и т.д.).
Вот и здесь в «Фатерлянде» Мураками сошлись не на шутку две страны-изгоя: вечно-нищая КНДР и потерявшая уважение соседей, опустившаяся вконец Япония.
Когда дерутся между собой сильные страны, да за идеалы еще, а не просто, чтоб поправить дела в экономике или улучшить внутреннюю политику внешними победами, остается хоть какое-то пространство для описанной выше высокой эстетики. Когда схватилась немощь, получается памфлет, гротеск, сатира (ржавая корейская «Великая Армада» надвигается на Японию), то есть война, как она есть, без прикрас. Вот такую по-настоящему странную войну нам и рисует Мураками. Почему странную? Да потому что в условиях, когда с обеих сторон все ушло в картинное бряцание оружием и пропагандистскую говорильню, у одного руки связаны по плечи, а другой лет десять не кушал, по-другому быть и не может.
У корейцев, высаживающихся на Кюсю, происходит разрыв шаблона: вместо кровожадных японцев перед ними зажиревшая и в чем-то отупевшая нация.
«Где теперь та Япония, которая некогда потрясла не только Азию, но и весь мир?»
К этому недоумению по поводу отсутствующего противника примешивается и начинающее проникать сквозь пелену одурманенных мозгов дуновение свободы. Классическая ситуация – образ и уровень жизни оккупируемых оказывается на порядок выше того, что оставили в родной стране оккупанты. Каменные лица корейцев покрываются трещинами – в их душе и памяти оживают забытые чувства и мысли, те, которые ранее были подменены разумом и чувством Великого руководителя. Роевое сознание, насильственно внедряемое многие годы, распадается и проступает личность, а значит сомнения в собственной правоте, ощущение, что мудрость и мораль аккумулированы не только в партийной доктрине и отнюдь не в привитых, как казалось намертво принципах железной дисциплины.
Конечно, Мураками, как японец, ерничает над бедными корейцами и не скупится ни на жестокие картины тоталитарного воспитания чувств, ни на ошеломление при столкновении с трескающимся от изобилия и комфорта обществом потребления. Многое он в целях получения юмористической картинки утрирует, как в случае с нижним бельем («в Республике нижнее белье не считалось чьей-то собственностью»), но в целом интонация печальная и даже сочувствующая: десятилетия тягот и лишений и для чего? Ответа по существу нет.
Некая перестройка сознания происходит и с японцами, впавшими в иную крайность, погрязшими без всяких шуток, в декадансе, расслабившимися под влиянием официально разрешенных запретов на милитаризм. «Если завтра война, если завтра в поход», мы к нему никогда не готовы.
Вот так получается у нынешних наследников самураев. Земля Японская богата, порядка в ней лишь нет.
Еще больший хаос создает собственное правительство. Экстренное заседание японского кабинета министров, посвященное вторжению, которое запечатлено в одной из глав чем-то напоминает «совет в Филях» в опере Римского-Корсакова «Золотой петушок». Апофеоз глупости, безволия и «военно-морской бестолковщины». «Что там происходит? Да бардак какой-то».
Но при всей национальной маркированности происходящего, читая «Фатерлянд», мы понимаем, что перед нами не только сугубо японские и корейские терки. Роман допускает обобщения более высокого порядка. Ведь таково и есть лицо подавляющего большинства современных элит (безразличие к интересам населения, разница лишь в степени, сближает между собой верхушку Кореи и Японии) – некомпетентность, непрофессионализм и острое желание не решить, а отложить или переложить на кого-нибудь возникшую проблему. Тьма активности - и если бы никакой, скорее отрицательный результат.
Тема «странной войны», обиженного агрессора, жаждущего исторического возмездия, присутствующая в романе не может не навевать воспоминания о временах Второй мировой и «Мюнхенском сговоре». Вот и здесь получается почти сходная ситуация. Гипотетическая Япония 2010-2011 годов оказывается в чем-то сродни Чехии или Польше, брошенной в целях умиротворения, на растерзание агрессору. Впрочем, дело не только в исторических аналогиях. Мураками так или иначе подводит нас к мысли о том, что в условиях политики, основанной исключительно на прагматических соображениях, прикрываемых риторикой гуманности и исторической памятью о былых прегрешениях ни одно государство не может чувствовать себя в безопасности. Агрессия, так зачастую и сейчас, происходит с молчаливого одобрения мирового сообщества. А чтобы его добиться, достаточно хитрого финта, в котором она будет подана под соусом диссидентской борьбы за свободу. Правда, на чужой территории. При отсутствии четких критериев, говорит нам роман, становится возможно все, в том числе и тот абсурд (жертву предостерегают словно она и есть агрессор), который творится на его страницах. И это хороший повод задуматься о том, в правильном ли направлении мы идем, еще и потому, что роман Мураками становится отчасти уже сбывшимся романом-предупреждением.
В бодании двух слабаков много забавного и анекдотичного. Мураками рисует нам картины абсурда, позволяющие говорить о романе, как продолжающем традиции антивоенной абсурдистики в духе Гашека или Хеллера. Одни начинают сомневаться в своих намерениях – стоит ли захватывать, другие видят в оккупантах едва ли не единственную альтернативу ослабевшей и коррумпированной власти и бегут к ним с хлебом с солью. Кореец придет, порядок наведет.
При этом сатирическое изображение схватившихся в гипотетическом противоборстве сторон уложено в форму почти геополитического триллера в духе какого-нибудь Тома, светлая ему память, Клэнси. Персонажей не счесть (каждая глава подобна мини-роману). Повествование перемещается из секретных покоев северокорейской администрации в редакцию японских инфоцентров и на заседание кабинета Министров. Кораблики с диверсантами плывут, самолетики летят. На сцене то высадившиеся коммандос, то террористы, то байкеры. Дотошность необыкновенная. Степень детализации зашкаливает.
Глубоко проработанная картина происходящего – от потаенных движений сердца и интимных воспоминаний очередного персонажа, находящегося «в кадре» до глобальных политических раскладов. Привычный азиатский цинизм и натурализм («Брат купил нож, чтобы покончить с собой, но оказался слабаком. Тогда со злости убил родителей и серьезно ранил младшего брата», «Ким взрыл каблуком ямку и засыпал землей то, что осталось от глаз молодого человека»), соседствует с проникновенной лирикой в духе ансамбля «Почхонбо» («На родном берегу, уходящем из виду не было ни единого огонька», «В запахе пряной бобовой пасты и чеснока было что-то ностальгическое, как будто последнее «прости» их Родины»).
Однако, сколь бы не ощутимо по ходу романа было недовольство бессильем правительства, той ситуацией в которой оказалась послевоенная Япония, Мураками напоминает всем любителям твердой руки простую истину - руки не имеют ни глаз, ни ума, ни сердца. Твердые руки, равно как и слабые, ведут страну к катастрофе. Спасают людей и страну другие люди, изломанные, чудаковатые, те о ком Родина забыла, а может даже никогда и не подозревала (это верно опять-таки в отношении обеих вступивших в противоборство стран). Оттого людям в книге и уделено такое пристальное внимание, а за каждым мало-мальски значительным персонажем целый мир, своя история.
В конечном счете, Мураками написал роман об истинном патриотизме, который не связан с должностями и не зависит от концентрации льющейся на тебя в изобилии идеологии. Он таится в глубинах сердца любого, и способен проявится в виде готовности к решительным действиях по собственному внутреннему призыву, а очередному указу правительства и начальства. Это роман о том, что за любым наносным плакатным, лозунговым Фатерляндом где-то глубоко внутри каждого лежит своя настоящая Родина.
Сергей Морозов