В области тогда было много волков, и охота на них производилась облавным способом с флажками (окладом) по черной тропе и зимой. Егерей было двое: Мочалов и Петров.
Петров был полной противоположностью Мочалова. Скромный работяга, не хуже Мочалова знающий свое дело, он не кричал и не ругался, не хохотал на весь охотсоюз и не гикал на весь лес и потому считался неудачником. С ним-то и начались мои первые охоты на волков.
Надо сказать, что на облавы подбирались стрелки, уже зарекомендовавшие себя в охоте на зверя, и поэтому попасть на них было не так-то просто. Лишь в сентябре 1947 года я был приглашен на облаву в числе восьми стрелков. Я, конечно, страшно волновался. Волновался потому, что не знал этой охоты, не знал повадок зверя, а больше всего боялся промазать. На первом промахе могло все кончиться. Меня больше не пригласили бы на облаву.
Я предполагал, что волк будет идти из-под загонщиков стремглав, не разбирая дороги, прямо на меня. Но все получилось наоборот. Мой номер был на лесной дороге, окаймленной с обеих сторон густым порубком. По- желтевший лист с дуба еще не падал, и видимость была очень ограниченна. Начался гон, и вскоре справа и слева от меня раздались выстрелы. Один волк прошел по линии стрелков на расстоянии выстрела от меня, но я не мог его как следует рассмотреть в чаще и не рискнул стрелять. Убит он был на следующем от меня номере.
Облава подходила к концу, и я уже не надеялся на удачу, когда почти из-под загонщиков вышел на меня небольшой прибылой волк. Шел он шагом, часто останавливался и прислушивался, а дойдя до домоги, остановился, словно специально для того, чтобы мне удобнее было прицелиться. Его-то я и убил.
На следующую облаву в ноябре я был приглашен уже не как новичок, а как равноправный волчатник. Облава проводилась вокруг села Рыбушки. Автомобилей тогда у нас еще не было, и мы добирались до места сначала на пароходе до Синеньких, а затем на лошадях.
Мне достался первый номер. Впереди меня была большая поляна, за ней крупный дубовый лес, такой же лес был сзади меня. Флаги шли через поляну метрах в пятидесяти от моего номера. Видимость отличная как впереди, так и вправо до третьего номера.
Первым появился прибылой волк. Галопом проскочив поляну, он очутился от меня на выстрел и был убит. Через несколько минут вышли еще два зверя и стали пробираться неглубокой лощинкой между мной и вторым номером. Оба волка были тоже прибылые, шли они шагом, часто оглядываясь в сторону гона. Я стрелял в идущего первым. Второй волк бросился на соседний номер и после двух выстрелов благополучно ушел. Затем вышли сразу три зверя: впереди матерый, а за ним два прибылых. Стрелять пришлось на предельном расстоянии по матерому. Волк осел, но выправившись, перешел линию стрелков и укрылся в подседе. Я не знал еще тогда, что он, миновав лес, выйдет на жнивье и будет потом обнаружен пастухами уже мертвым. Для меня это был ушедший волк.
От моего выстрела прибылые бросились на соседние номера, где и были убиты.
Пять волков были взяты в этой облаве: матерый и четыре прибылых. Удивительно было, что матерый вышел на номера не первым, как это всегда бывает со старыми волками, а в последней тройке. И все они, за исключением одного прибылого, шли шагом, стараясь пройти незамеченными.
Эти две облавы решили все - я стал волчатником. С тех пор и до сегодняшнего дня. Я постарался ближе сойтись с егерями, но кроме кроткого Петрова был еще и Мочалов! «Мочалов не волк, флажками не обложишь», смеялись тогдашние охотники. Но именно доверие Мочалова и делало волчатника волчатником. Без этого он был просто «песочник».
Однажды Мочалову потребовалось выехать на левый берег Волги к селу Узморье. Мест этих он не знал, и я вызвался сопровождать его. Случай для меня выпал … но как-то он обернется? Доехав до станции Увек на поезде, мы переправились через Волгу на лодке и пешком пошли к месту предполагаемой охоты. Мочалов молчал. День уже клонился к вечеру, наваливал густой туман, и мы пробирались по волжским займищам только по известным мне приметам. Мы обошли большой, заросший тальником и осокой затон, где, по сведениям, могли быть волки. Займища кончались, и нам пришлосв взбираться на обрыв, круто спускавшийся к затону. Уже давно стемнело, туман не рассеивался, идти приходилось чуть не ощупью.
- Завел ты меня на какие-то Афонские горы, — сказал наконец Мочалов.
Я, как мог, успокоил его, объяснив, что мы уже добрались до места, что отсюда с возвышенности слышимость будет лучше. Вот только запоздали мы из-за тумана, теперь придется ждать утренней зари, чтобы подвывать. Мочалов опять промолчал. Взгляда его я не мог увидеть, но почувствовал, как он смотрит и что хочет сказать. Постояв, он резко скомандовал мне «на месте», словно я был хорошо выдрессированным псом, а сам зашагал вдоль кручи и пропал в тумане.
Я сидел над обрывом, который спускался к сплошным зарослям тальника и кочкарника, обросшего осокой и залитого кое-где водой. Место было крепкое, и зверь здесь всегда держался охотно. Было очень тихо. Тяжелый сырой туман, казалось, заглушал все звуки. Сколько я просидел, не знаю, но мне показалось, что я слышу далекий вой волка. Я напрягал слух до звона в ушах, но все было тихо. Прошло несколько минут, и я отчетливо услышал голос матерого. Не успел кончиться вой, как внизу под кручей тявкнул один, другой волчонок и все слилось в неописуемый концерт. Лай, визг, вой все это перемешивалось, утихало и опять разгоралось с новой силой. Наконец все стихло. И тогда-то мне стало жутко.
Вскоре я услышал тяжелые шаги Мочалова.
-Слышал?- шепотом спросил он. Пошли, а то вывалят сюда, все испортим.
Когда мы отошли на значительное расстояние, он остановился и строго спросил:
- Засек направление?
- Засек. Отозвались в затоне прямо против меня. А сколько их и какие? Я молчал, не понимая вопроса. Он, видимо, вспомнил о моей неопытности и повторил уже мягче:
- Какие, говорю, отозвались? Матерые или одни прибылые? И сколько их? По голосам расслушал?
- Матерых не слышал, одни прибылые, робко, как на экзамене, протянул я, - а уж вот сколько их, сказать не могу. Да и как сосчитать, когда все вместе воют?
Мочалов хмыкнул.
- Правильно, матерых не было. Это я подал голос матерым. Сначала легонько, да они, видно, не расслышали, а потом погромче. А уж вот сосчитать, так это проще простого. Только слушать надо не всех сразу. Ошибка может быть, но на одного, не больше. Я от них дальше был, но сосчитал шесть штук. Ну, а теперь что делать будем?
- Надо стрелков известить, чтобы быстрее приехали.
Договорились, что я сейчас же пойду пешком в Энгельс и утром с переправой доберусь до Саратова, оповещу стрелков. И Мочалов остался караулить стаю один.
В этой облаве я участвовал не как стрелок, а как окладчик под руководством Мочалова. Это было актом доверия. Теперь Мочалов стал охотно брать меня с собой разыскивать логова, руководить одним из флангов загонщиков, а зимой укладывать зверя, расставлять номера. Я всячески старался постичь науку, но Мочалов, хотя и был доволен моей небольшой помощью, не всегда посвящал меня во все тонкости своей охоты.
А однажды произошел случай, который чуть не прекратил наши совместные облавы, а заодно и мою науку.
Получив сообщение от Мочалова, двенадцать стрелков выехали на облаву. С поезда сошли в конце дня, предстояло пройти шесть километров. Нагрузившись катушками и рюкзаками, тронулись в путь. Погода была теплая. Крупные хлопья снега густо падали на землю и повисали на сучьях деревьев. До населенного пункта добрались в сумерках. Нужно было узнать, где остановился егерь. Об этом мы спросили первого встречного. Он оказался глухонемым, но и он так характерно и метко жестами обрисовал нам Мочалова, что мы все невольно расхохотались.
Найдя егеря, мы узнали, что волков он не обложил, а вызвал нас на авось — такие случаи с ним бывали. Теперь и охота могла либо состояться, либо нет, в зависимости от случая. Утро нас не порадовало. Дул сильный ветер, морозило, туман ограничивал видимость, ветви деревьев обледенели и трещали. Пройдя километра два, обнаружили след. Три волка прошли совсем недавно в направлении леса. Мочалов послал меня обрезать лес сверху, а сам с остальными охотниками стал обходить низом. В конце леса следы вышли в поле. Мы собрались на опушке и обсуждали, куда могли направиться волки. В это время кто-то из охотников заметил двух зверей, направляющихся в соседний овраг. Волки шли спокойно, видимо, не заметив нас. У Мочалова сразу созрел план. Меня и шестерых охотников он направил на перешеек между оврагами. Рассказав мне, где следует поставить стрелков, сам с остальными товарищами поспешил в другую сторону. Он предупредил, что гнать будут без крика. Так как волки были ходовые и вряд ли могли надолго задержаться в небольшом лесу, окладывать флажками их не стали.
Я расставил стрелков. Мой номер был на гребне между двумя смежными оврагами. Мелкий, частый дубняк покрывал оба склона. Ветер не переставал, он пронизывал фуфайку, коченели руки. Туман то наползал белой непроницаемой пеленой, то редел, и тогда становились видны вершины деревьев на противаположном склоне. Временами начиналась изморось, Время тянется долго, когда не слышишь гона и стоишь все время напряженно. Я перевел глаза вправо и увидел, как крупная желтая, с черным хребтом волчица, приложив уши и вытянувшись, как кошка, старается незамеченной перебраться через гребень между оврагами, на котором я стоял. Я спокойно, стараясь не обнаружить себя, поднял ружье и не успел вставить приклад в плече, как раздался выстрел. Волчица молнией метнулась в чащу, куда я и поспешил послать второй безнадежный заряд.
Я стоял ошеломленный. Крупные капли пота, как волчья картечь, выступили на лбу. Я знал Мочалова и знал, что он не простит мне этого волка. Никакие оправдания здесь не годились.
Вскоре послышались голоса, и я сошел с номера. На следу признаков крови не было. Еще не видя в тумане приближающихся ко мне товарищей, я услышал голос Қонстантина Петровича Мочалова. Он говорил веско:
- Стрелял Валентин, я его выстрел знаю, - волк убит.
Из тумана вышел Мочалов, за ним остальные. Остановился около меня, огляделся и заорал:
- А где волк?
Я ответил, что волк ушел.
- Как ушел?- заревел Мочалов. Он схватил иеня за грудки и размахнулся. Да я из тебя песок сделаю!
Я стоял униженно, ожидая удара, но этого не случилось. Побушевав еще немного, Мочалов смягчился и уже совсем иным тоном добавил:
- Помощник ты хороший, а то бы…
Все охотники молча наблюдали эту картину, и никто не проронил ни слова, видимо, боялись еще больше разжечь страсти.
После этого случая Мочалов не только не перестал брать меня на облавы, но даже никогда не упоминал о неудаче.
После войны я уже не застал Мочалова. Но все, что я сумел узнать о жизни и нравах волков, этих осторожных, дерзких и умных зверей, было благодаря егерям Петрову и Мочалову.