Скоро я нашел занятие, которое на время приглушило во мне страсть к ружью и охоте: меня захватила рыбная ловля.
Наше село вытянулось с двух сторон ручья, который мы громко именовали речкой Тютнярем. На Тютняре еще и до сих пор стоят плотины с мельницей, образующие многочисленные пруды. Ежегодно в ворота плотин устремляются вешние воды, выдолбившие за плотинами глубокие омуты, где водится много мелкой рыбешки: гольцов, пескарей, плотвы.
В нашем селе тоже есть плотина. Каждую весну во время ледохода и большой воды раскрываются ее ворота. Для нас, мальчишек, время ледохода - время радости.
- Тронулась! - раздается победный крик по всему селу, когда прибывшая вода взломает лед и он с треском и шумом летит в ворота плотины, глубоко зарываясь в омут.
Могучая сила воды поражает. Что-то тянет смотреть в ее живую, темную глубину, в пенистые фонтаны, вздыбливающиеся над нырнувшими в омут льдинами…
Я любил бывать в эту пору на плотине. Так было и в этом году. И вода уже убыла, а я и другие ребятишки все бегали смотреть, как вода перекатывается в омут и движется в омуте кругами, волнуясь и пенясь.
Воды становилось все меньше. Скоро должна начаться запруда. Мужики уже подводили к плотине камень, хворост и песок. И вот тут-то мы заметили на сливе воды игру гольцов. У самого падения воды в омут вдруг возникали пары и тройки гольцов, свившихся в клубок. Клубок этот ловко кружился, падал и пропадал в омуте. Ленька Фролов, более взрослый, чем мы, принес решето на длинном шесте и начал их ловить. Вид трепещущихся рыбок взволновал меня. Мне захотелось так же стоять с решетом и поддевать их, как это делал Ленька. Через час я уже был здесь и наслаждался ловлей.
В тот вечер не отец, а я ему с жаром рассказывал о своих удачах.
Когда нерест гольцов кончился, я не прекратил ловли. Вместе с другими ребятами уходил за плотину на омут. Выбрав место, бросал удочку в воду. Зябко вздрагиваешь, бывало, переминаешься на босых ногах, но и не думаешь уходить. Зорко следишь за поплавком. Смотришь на зеркало воды, еще покрытое туманом, который, будто дымок от невидимых костров, стелется над поверхностью.
Вот начинает розоветь от пробившихся сквозь ветви лучей солнца и курится и вьется еще сильнее. Освобождается от него вода рядом. Дальше. Больше.
Наконец, вся гладь омута вспыхивает пожаром. На ней стадо уток. Они спят на воде, подвернув под крыло головы. То одна, то другая вытягивает шею, расправляет крылья. Вдруг яростное кряканье поднимается над омутом. Ему откликается где-то засевшее другое стадо. Разбуженный этим гремящим перекликом с соседней ветлы снимается черный коршун и, распластав аршинные крылья, делает круг над омутом. Он пронзительно прикрикивает на уток, и они смолкают.
А клев уже идет вовсю. Только что поплавок был спокоен. Но вот он качнулся, наклонился набок и, приплясывая, пошел в сторону. Рука крепко схватила удилище. Ждешь мгновения, когда поплавок скроется в воде. Рывок, и трепещущая рыбка, огнисто засверкав всеми чешуйками, шлепается на прибрежную траву. С сердечным волнением бросаешься к ней, примечая, как следят за тобой приятели, и непременно крикнешь для них: «Какая попалась!», и хлопотно и бережно несешь ее в садок. Полюбуешься, как она заюркает по нему, а потом наживляешь червя и снова ждешь клева.
Не всегда было так удачно. Порой у всех ребят идет клев, до тебя то и дело доносится победный крик: «Вот какая попалась!», а твой поплавок мертво лежит на воде, точно заколдованный. Переходишь на другое место - все равно. А иногда и совсем прекращалось ужение. Подует ветер, или хлынет дождь. Но все это только разжигало желание, и я все чаще пропадал на реке. Больше меня из всей деревни на реке бывал только Ленька Фролов. Но его посылала мать и бранила, когда он налавливал мало. Для него рыбалка уже не была забавой.
Меня никто не посылал, и я рвался на рыбалку с радостью. Даже сны мои были наполнены рыбной ловлей. А однажды я встал ночью и отправился к удочкам.
- Ты куда? - спросил отец.
- На двор, - ответил я.
Через минуту хлопнула калитка, и я отправился к реке. Отец принес меня и уложил в постель. Утром я с удивлением слушал его рассказ о ночном происшествии, не веря в него. Отца это так встревожило, что он стал запрещать мне ходить на реку, заставляя выполнять какую-нибудь работу. Но при первой возможности я бежал к реке и с наслаждением удил.
Много лет прошло с той поры, а я и теперь еще с удовольствием вспоминаю эти минуты, часы, дни, проведенные на рыбалке. Повзрослев, я почти не ужил. Скучно мне было сидеть на одном месте.
То ли дело с ружьем: вся земля в твоем распоряжении. Хочешь, охоться здесь, хочешь в другом месте. И ты не ждешь, а сам разыскиваешь птицу или зверя. Вспугиваешь. Стреляешь, обрывая стремительный бег или полет. Ничто не сравнится с этой минутой.
Но я ее пережил позднее, а тогда любил ужение.