Перед нами две совершенно разные проблемы. Начнем с безымянной "мертвой царевны".
Собственно, женские имена в патриархальном обществе - вещь не самая нужная. Часто имя женщины заменяется на имя отца или мужа. Традиция эта прочна - от Ярославны из "Слова о полку Игореве" до современной Петровны на лавочке. В берестяных грамотах есть обращение "к Васильевой жене".
Мы уже можем именовать царевну "Елисеева жена", чего ж еще желать?
Кроме того, фольклорная сказка довольно часто вообще не дает себе труда дать имена собственные героям.
В "Аленьком цветочке" нет ни одного имени, например. Есть только "честной купец" и три дочери - старшая, средняя и меньшая. Очевидно, следуя за фольклорной традицией, Аксаков решил оставить персонажей безымянными.
Но вот в сказке Пушкина королевич Елисей кажется чужеродным элементом в веренице безымянных героев (Чернавку в расчет принимать не будем).
Языческая история, довольно жестокая, у Пушкина обретает совсем иную тональность. Сказка демонстрирует нам христианские ценности - любовь, преданность, нежелание мстить врагам.
Если гриммовская Белоснежка пожаловалась гномам, что мачеха хотела ее порешить, то "наша" царевна ни словом не обмолвилась богатырям о планах злой царицы отправить ее на тот свет.
"Белолица, черноброва, нраву кроткого такого..."
В словаре у европейской Снегурки слово "кротость" явно отсутствует - судя по тому, что злую королеву наказывают совершенно жутким способом:
Но были уже поставлены для нее на горящие угли железные туфли, и принесли их, держа щипцами, и поставили перед нею. И должна была она ступить ногами в докрасна раскаленные туфли и плясать в них до тех пор, пока, наконец, не упала она мертвая наземь.
Возможно, Белоснежка не присутствует при казни, но и никак не заступается за свою обидчицу.
Пушкин рассказывает языческий сюжет на новый лад: хотя некоторые элементы языческой религии сохраняются (обращение королевича к солнцу, месяцу и ветру), сказка обретает христианскую мораль.
Чудо воскрешения царевны перекликается с эпизодом из Ветхого Завета, когда пророк Елисей воскрешает сына сонамитянки.
У братьев Гримм никакого чуда: дыхательные пути были перекрыты кусочком яблока, от толчка оно выпало, и снежная барышня ожила. (Ну разве что она физически так долго без воздуха не протянула бы.)
У Пушкина это событие описано именно как чудо: "Дева вдруг ожила". Перед нами таинство духовного воскрешения, а не просто разновидность приема Геймлиха, как в "Белоснежке".