«Буду ждать семь понедельников, а на восьмой будет уже поздно», — услышал он тихий голос, который, казалось, был давно забыт, а на самом деле все время жил в нем и только молчал до поры.
«Так какой же сегодня день? Неужели понедельник? Ну конечно, понедельник. Уже не восьмой ли?»
Решение пришло мгновенно. Он сорвал примерзшую к машине лопату и стал разбрасывать снег. Свежий, легкий, еще совсем не примятый, он разлетался вокруг лебединым пухом, вздымался в небо искрящимся облаком, струился мельчайшими пылинками водопада...
«Доберусь до Гоцатли. Оставлю ее с ребенком в больнице. А сам поеду дальше. В полдень доберусь до места, выгружу столбы и обратно. Вечером буду в Махачкале. Лишь бы успеть. Лишь бы она ничего не сделала».
Своего ребенка он представлял себе только девочкой, такой же, как та, которую всю ночь он согревал на своей груди. А может, это она согревала его? Может, потому ему и было так тепло?
Он спешил. Облака снега так и летели из-под лопаты. Ему стало жарко. Пиджак распахнулся. Пот струями стекал по голому телу. Наконец он поднял голову и обернулся назад, чтобы полюбоваться очищенной дорожкой. Она была гладкой и широкой. И там, в самом конце ее, далеко-далеко, стояла маленькая, засыпанная снегом машина. И сердце его забилось от страха за девочку, оставленную в этой машине. Ему захотелось скорее увидеть ее красное, сморщенное личико, услышать ее требовательный плач, почувствовать ее чистое дыхание. Он бросил лопату и побежал.
— Наконец-то. Я уже думала, с тобой что случилось! — выдохнула женщина, когда он рывком открыл дверцу кабины. Он стоял перед ней весь в снегу, в распахнутом пиджаке, под которым горела голая грудь, и она сказала испуганно:
— Ты замерз? Ты совсем раздетый! Ты простудишься, возьми скорее шубу. Спасибо тебе за все.
— Я не замерз. Мне жарко, — улыбнулся он. — Я расчищал дорогу. Покажи мне свою девочку.
Женщина осторожно, как хрупкую драгоценность, передала ребенка Мухтару.
— Знаешь, она вылитый Садик, мой муж. И лоб, и губы, ну прямо маленький Садик. Только глаза какие — не знаю. Я еще не видела.
Девочка спала. У нее были темные бровки, три смешных волоска, прилипших к лобику, и губы, как надвое раздавленная спелая вишня.
— А как ты ее назовешь? — вдруг спросил Мухтар.
— Наверное, Бакшат. Так звали мать Садика. Тебе нравится?
— Угу. А если у меня будет дочь, я назову ее Аминат.
— Ты женат?
— Конечно.
— А дети есть?
— Ждем. Я женился этой весной.
«Женился»... — Мухтар невесело усмехнулся своей лжи.
...Да, это была весна. Вернувшись из района поздно вечером, он поставил машину в гараж и возвращался домой пешком. Спешить было некуда: ведь дома его никто не ждал.
Мухтар с пренебрежением относился к сердечным делам. У него не было девушки. Да и друзей особых не было. Холостяцких компаний он избегал, так как не выпивал. Кроме того, его нелюдимость отталкивала от него людей.
Мухтар шел медленно, ни о чем не думая, никуда не спеша. Улица была темна и пустынна. И вдруг он услышал за своей спиной стремительный, беспокойный стук каблучков. Он оглянулся.
К нему бежала девушка, да так быстро, словно ее кто-то преследовал.
Подлетев к Мухтару, она схватилась за него обеими руками.
— Ну чего ты? — грубо спросил он, пытаясь отстраниться.
Но девушка не обратила внимания ни на его отталкивающий жест, ни на его грубоватую фразу. Она смотрела на него, как на друга! Горячо, доверчиво, открыто.
— Ну чего ты? — снова повторил он, наконец стряхивая ее руки.
— Там... бежал за мной... — девушка испуганно показала в сторону переулка.
— Не бойся, — и Мухтар, заслонив ее своей широкой спиной, посмотрел в ту сторону, куда указывала девушка.
Но из переулка никто не выходил. Наверное, тот, кто напугал девушку, услышал мужской голос и трусливо спрятался.
Мухтар внимательно посмотрел на нее. Тоненькая, в школьном коричневом платье, правда без фартука, и с портфелем. Две длинные косы. Да два испуганных горящих глаза.
— А ты что болтаешься по улице в такой час? — спросил он строго.
— Я не болтаюсь, — возразила девушка. — Я учусь в вечерней школе.
— A-а. Ну ладно, беги домой.
— Я боюсь, — тихо произнесла она и виновато опустила голову.
«Этого еще не хватало», — подумал Мухтар. А вслух сказал:
— Ладно, доведу.
Они шли молча, и на темной дороге впереди и чуть сбоку от них вышагивали две тени: одна длинная, широкая, другая — короткая и тонкая. Мухтар совсем забыл о девушке. Он думал о своем: о новом, предстоящем рейсе, о том, что надо бы как следует проверить мотор, а то что-то иногда барахлит.
— Вы завтра тоже будете в это время возвращаться? — робко спросила она.
— Завтра меня здесь уже не будет. Так что пусть тебя кто-нибудь встречает: отец или брат.
— Вы знаете, — быстро заговорила девушка, довольная тем, что нарушилось это тягостное молчание. — Мой отец недавно женился. А брата у меня нет. Я хочу поступить на строительный факультет. А для этого надо сначала кончить десятилетку. А если отец узнает, что меня так напугали, он меня больше не пустит в школу.
— И правильно сделает. Нечего девушкам по ночам гулять по улице.
— Я же не гуляла, — возмутилась девушка, — шла из школы.
— Ну ладно, кончай хабары. Где твой дом?
— А вот он, — она радостно показала на пятиэтажное блочное здание. Оказалось, их дома почти рядом. Но он не сказал ей об этом.
— Спасибо вам! — крикнула она и нырнула в подъезд.
Как-то днем Мухтар заезжал на свою улицу, чтобы завезти домой ящик винограда, который он привез из аула.
По дороге на завод на перекрестке он остановил машину на зеленый свет. Мелькнули две длинные косы, тонкие и неуклюжие ноги из-под короткого школьного платья. Где же он видел эти косы ниже пояса, эту потертую школьную форму, эти страусиные ноги?.. Ну, конечно же, это она, та ночная незнакомка, та трусишка, та школьница. Только теперь у нее не было портфеля. Зато в каждой руке по тяжелой авоське: в одной картошка, в другой разные овощи.
Когда она пробегала под самыми фарами его машины, он дал гудок. Она вздрогнула, съежилась, а потом подняла голову. Взгляды их встретились.
— A-а, это вы... — в голосе ее, в ее лице, в движении навстречу было столько радости, что он невольно тоже заулыбался.
— Ходишь в школу?
— Ага.
— Не боишься?
— Боюсь.
— Садись, подвезу.
И вот уже она в его кабине. Острые коленки из-под школьного платья, косы, закинутые за спину быстрой рукой, авоськи, осевшие в ногах...
— Какая у вас замечательная машина! — восторженно выдохнула она.
До ее дома было две минуты езды. Он затормозил у самого подъезда.
— Вы сегодня тоже уезжаете в рейс? — спросила она, спрыгивая с высокой ступеньки его БелАЗа.
— Я сегодня вернулся из рейса.
— А домой поздно пойдете?
Она смотрела на него, задрав голову, и ждала ответа. Он видел, как вздувался от ветра подол ее платья, как авоськи с овощами оттягивали руки. Ему захотелось сказать ей что-то хорошее, но, словно испугавшись этого незнакомого ему движения в своей душе. Он резко захлопнул дверцу.