….еще никто и никогда не заходил в город так далеко, как я. я понял – еще никто и никогда не заходил так далеко. Октахор Симплекс уверял, что добирался до старой крепостной стены – а что он вообще понимал, этот Симплекс, по его описаниям я подозреваю, он даже до ограды парка не доходил – потому что дальше описания путаются и противоречат сами себе. Что Симплекс, что Симплекс, думаю я про себя, позорище, а не Симплекс, посмешище, а не Симплекс, вот когда я напишу про город (а я никогда не напишу про город), там будет много чего, очень много чего, зря, что ли, иду по городу уже весь сентябрь, хотя начинал в мае.
Зачем-то выверяю и записываю маршрут – чтобы вернуться в Дом. Хотя прекрасно знаю, что ни в какой Дом не вернусь, - город путает следы, город изгибает свои улицы, как ему вздумается, прячет Дом от меня, прячет меня от Дома. Я уже знаю, что за мной погоня – по улицам города, по моим следам, которых нет. Люди ищут меня – с дробовиками, с автоматами, с луками и стрелами, у кого что.
Люди меня не найдут.
Я знаю.
Не найдут.
Город им не позволит, потому что… просто не позволит. Я начинаю понимать город – и город начинает понимать меня.
Чем дальше углубляюсь в город, тем причудливее он становится – безумный, заблудившийся сам в себе, не понимающий сам себя, сам себя пугающий и пугающийся.
Первый раз я увидел её на площади, еще прошел мимо, еще не заметил, она, не она, уже потом, через пару кварталов спохватился, вроде похожа. Потом её изваяние встретилось мне в зале какого-то храма, - я сказал себе, что это совпадение, я приказал себе думать, что это совпадение.
Еще никто и никогда не заходил так далеко, говорил себе я.
Никто и никогда.
Я первый.
Первый.
Я расскажу об этом… никому не расскажу, об этом узнают… никто не узнает, все прочтут… никто не прочтет…
Ближе к октябрю я понял, что погоня отстала – да они и не могли преследовать меня так долго, они боялись не вернуться Домой. Я думал, вернутся они или нет – а может, Город их уже не отпустит, как не отпустит меня. Когда я рассуждал про своих преследователей, мне хотелось вспоминать жуткие легенды про то, как Город пожирал своих путников.
Они перестали преследовать меня – даже несмотря на то, что я сделал, хотя сначала готовы были гнаться за мной до самых границ Города, если у Города вообще были какие-то границы. Я вовремя ушел из Дома той ночью – когда стражники уже готовы были меня схватить.
…после того, что я сделал…
…когда я увидел её портрет в одной из картинных галерей, я понял – Город напоминает мне про неё. Напоминает фигурой на барельефе, лицом на портрете, случайным силуэтом в тумане – я точно знал, что там на самом деле никого нет, строчками в случайно прочитанной книге – «…он сам не заметил, как в пылу ссоры схватил её золотое изваяние, стоящее на столе, что есть силы ударил в бледное, кричащее лицо, еще, еще, еще, пока весь мир вокруг окончательно не ощерился кровавыми брызгами…».
Город знал.
Неведомо, откуда – но знал. Тем более странно, что Город не видел, что делается в доме, не мог заглянуть через зашторенные окна, не мог знать. И, тем не менее, Городу было известно про меня, Город напоминал – потихоньку исподтишка, будто насмехался. И когда я проснулся среди ночи в номере очередной гостиницы – я уже понял, что проснулся не просто так, на меня кто-то смотрит.
Кто-то…
Я увидел на стене её портрет, искаженное гневом лицо, то бледное, то раскрасневшееся, мне кажется, её губы шевелятся, черт возьми, мне это только кажется…
Это сон, говорю я себе, это сон, это неправда. И что город убивает людей – это тоже неправда, и это сон, сон, сон, сон, сон…