Многие помнят охотничьи угодья в прежних очертаниях берегов Волги и, конечно, такие острова, как Татинский и Примытый, Вербовый и Воронок.
Каждый из охотников имел там излюбленные места - «фартовые» водоемы, знал тайные подходы к адресам «прописки» гнездующихся и перелетных уток. Интересной бывала на тех островах да гривах и охота на вальдшнепов (маленьких интересных птиц, в переводе - лесной кулик).
Мне нравились эти привольные, милые сердцу, добычливые места! Многие годы я находил удовольствие в общении с лесником Бароненко на Татинском, егерями Костюриным на Примытом и Погореловым на Воронке.
Теперь все изменилось на красавице Волге! Она стала более полноводной и могучей, более степенной и трудолюбивой. Но, радуясь этим переменам, порой вспоминаешь былое.
Стоял октябрь. Наступило время подвижки вальдшнепов и уток в теплые края. Для охоты на Примытом я пригласил в компанию товарища по охоте Михаила Сергеевича Телегина. Запаздывая в пути из-за возникших неполадок в моторе лодки, мы решили причалить к Татинскому, отстоять «вечерку» на озере Травном, а позднее перебраться к Костюрину на Примытый. Лучи потонувшего за горизонтом солнца уже едва золотили вершины могучих осокорей, которые возвышались среди желто-багряных талов, прикрывавших травянистые берега кормового озера.
Заря оказалась удачной. Наступила тихая, холодная ночь. Довольные трофеями, мы возвращались к лодке, обсуждая охоту будущего дня. Михаил предсказывал высыпку вальдшнепов. Я сомневался, памятуя, что летят они охотнее в темные сырые ночи. Пересекая поляну, что раскинулась между озером и затоном, я спросил:
- Миша, тебе приходилось видеть вальдшнепа, сидячего на земле? Нет, ответил он коротко. Жаль. Мне тоже не случалось. Уж больно он незаметен в опавшей листве, — посетовал я.
- А сорвется, шельмец, так норовит сразу за куст, - рассмеялся мой друг. - Стрелять на стенде по тарелочкам куда проще.
Мы подходили уже к затону. Впереди виднелась река, усеянная янтарными бликами луны. Вдруг какая-то птица молча пролетела над нами и, сделав вираж, плавно опустилась на кочку, неподалеку от стенки талов.
- Вальдшнеп, - прошептал Телегин.
Нас разделяло менее двадцати метров, и мы невольно остановились, пораженные необычной встречей. В чистом прозрачном воздухе, на фоне серебристой от инея травы, силуэт вальдшнепа очерчивался точно и выразительно, а неподвижный глаз блестел как росинка.
Он стоял, словно изваяние, гордо и грациозно, с любопытством прислушиваясь к едва уловимым ночным шорохам.
Может быть, этот своеобразный «лунатик» тревожно наблюдал за нами или, напротив, не опасаясь, ждал, когда зазвучат нежные, только ему понятные фразы «лунной рапсодии» пернатых?
… Но было тихо, так тихо, что доносились лишь далекие удары лопастей колесного буксира, да сонный посвист дроздов, заночевавших на кроне одинокой ветлы, в тени которой мы оказались. Все виданное в прошлом как-то сразу померкло в сравнении с тем, что предстало в это мгновение.
Необычный пейзаж, с вальдшнепом на кочке поляны, залитой лунным светом, восхищал своей непосредственностью. Залюбовавшись величавой осанкой смелого вальдшнепа, я и не заметил, как Михаил подняв грозные стволы своего «Шольберга».
- Не бей! - крикнул я.
Но слова не дошли, заглушенные выстрелом… Поняв мой жест, он улыбнулся:
- Прикажешь ждать, когда красавчик шмыгнет в талы?
- Да, да! - негодовал я. - Ведь такое встречается раз в жизни!
- К чему на охоте сентиментальность? - парировал Михаил. - Охота есть охота.
- Но настоящий охотник всегда в душе художник, а не мясозаготовитель, — возразил я.
- И потом, бывают же исключения, подсказанные рассудком, наконец, сердцем…
- Бывают. У чрезмерных гуманистов.
Я пожал плечами и, не оглядываясь, направился к лодке, чтобы заняться мотором. Вскоре подошел и Телегин с крупным вальдшнепом на подвесках у полы своей знаменитой жилетки-патронташа.
Через полчаса мы были на Примытом. А на следующий день охотничья фортуна жестоко посмеялась над моим другом. Еще с вечера он выпросил у егеря подсадную утку, и мы втроем отправились утром в затон.
Подвижная голосистая крякуша оказалась великим соблазном для пролетных уток, которые искали компании на отдыхе и кормежке. Кокетливо охорашиваясь, она то буйно купалась, оглашая тоскующими призывами утреннюю тишину затона, то ненадолго взбиралась на кружок, чтобы отряхнуться и передохнуть. Когда же слышала шварканье успевшего уже овдоветь селезня, властно осаживала «жениха» под верный выстрел.
Телегину посчастливилось взять двух красавцев, с белыми шарфиками на шее. После непременного облета они с ходу подсаживались к бедовой уточке, неутомимой в настойчивом сладком призыве…
Довольный трофеями, Михаил посадил крякушу в плетенку, накрыл корзину мешкови, когда появился егерь, стал уговаривать его, чтобы он продал подсадную. Костюрин замялся.
Однако желание и напор покупателя оказались настолько велики, что егерь, наконец, махнул рукой и положил деньги в карман. Телегин был в восторге. Теперь он мечтал о будущих охотах по утке без услуг егеря. Эта тема занимала его мысли весь обратный путь до Саратова. Когда мы сошли на берег.
Михаил картинно второчил богатую добычу в подвески, надел рюкзак и, улыбаясь от удовольствия, сказал:
- А теперь посмотрим нашу красавицу. Он не спеша открыл плетенку и вдруг побледнел. Подсадная утка лежала неподвижно, запрокинув очаровательную головку. Глаза ее потускнели, а холодные лапки с трудом сгибались в суставах. Осматривая внимательно застывшую крякушу, я невольно поднял у нее крыло. Там, в ложбинке, на блестящей поверхности нежного белого пуха запекалась рубиновая капелька… Единственная, вероятно периферийная, дробинка добычливых выстрелов Михаила неторопливо, но навсегда усыпила буйную уточку.
Пристыженный случившимся, он молча закрыл плетенку и уныло зашагал к автобусу.
Прошел почти год. У Телегина обострилась болезнь, которая причиняла ему немало страданий в прошлом, и, наконец, уложила в постель,
Навестив друга, я удивился обилию охотничьей литературы, приобретенной им за последнее время. Особенно привлекла внимание книга Валерьяна Павловича Правдухина "Годы, тропы, ружье".
Мы говорили о предстоящих соревнованиях на стенде, вспоминали курьезные случаи из прошлых охот. Михаил Сергеевич ободрился, повеселел, но беседа заметно утомила больного. Он спросил:
- А помнишь ночь на Татинском? Поляну, залитую лунным светом, и… вальдшнепа?
- Какое обворожительное зрелище! Еще бы! - кивнул я. - Ты стрелял в сидячего…
- Извини… Тогда я допустил бестактность. Все познается со временем, только порой слишком поздно… Это оказалась моя последняя охота… Мне довелось тут кое-что почитать… Сколько хорошего написано об охоте! Теперь и наши земляки напишут рассказы про охотничьи зори на Волге. Возможно, - согласился я.
Передохнув, Михаил Сергеевич неожиданно спросил:
- Ты, кажется, уезжаешь на Север, в край богатой Охоты?
- Да. В Магадан, - ответил я. С трудом приподнявшись, он вынул из-под изголовья свою любимую жилетку-патронташ, осмотрел ее прощальным взглядом и подал мне.
- Вот… прошу. Возьми на память. Удобная принадлежность. В походе не чувствуешь сорока патронов. Возьми.
Усталый, он беспомощно откинулся на подушку. Мне было жаль покидать товарища, в котором проснулась поздняя, но, очевидно, искренняя любовь к природе.
Спасибо за прочтение статьи! Подписывайтесь на канал, будет еще много разных интересных рассказов!