Начинало светать. Плес хорошо просматривался до самой реки, звенящей на перекатах. Наконец потянула первая стайка чирков. Директор не прозевал. Стайка поредела… Потом, со свистом рассекая воздух, свиражил табунок чернетей и опустился подле Флегонта Ефремовича.
Он продуплетил, но как-то странно: выстрелы почти слились. Так бывает, когда охотник кладет на спусковые крючки два пальца. Однако Флегонт Ефремович был слишком опытен, чтоб допустить подобную оплошность, «Вероятно, испорчен курковый механизм», - подумал я. И какая-то смутная тревога шевельнулась в сердце — он что, не знает?
От подозрительного дуплета на воде остались три чернети. Ко мне неожиданно подлетели серые утки. Опустившись у берега, они пытались шмыгнуть в траву. Напрасно… Каленая дробь «старушки» осадила двух серок. Остальные бойко взмыли на крыло. Их перехватил директор.
Когда над сопками заструились лучи солнца и угасали последние по-осеннему яркие звезды, тяга прекратилась. С изумлением я смотрел на окружающее. Пожелтевшая трава в серебре инея и янтарный лист на деревьях, голубое небо, с облаками, подернутыми багрянцем, и вода на зеркальной поверхности плеса, отражающая их, все светилось осенними красками, милыми сердцу охотника.
И в торжественной тиши издалека были слышны крики стаи гусей, покидавших просторы обжитого края, да по-прежнему звенела река… Мне не хотелось оставлять скрадок, но Флегонт Ефремович окликнул:
- Эй, охотник! Все любуешься, мечтаешь?… Собери-ка уток. А мы пройдем на болота.
Вскоре послышались одиночные выстрелы. Друзья экономно расходовали патроны. Я собрал уток и занялся шулюмом. Однако прошло не более часа, как треск хвороста под ногами охотников известил об их возвращении.
- С полем! - приветствовал я.
- А что думаешь? Изволь! - и Флегонт Ефремович протянул трех бекасов. Разговор незаметно переключился на шутливую волну…
- Все великолепно для охотника на Севере! - сказал я. —- Птица, подстреленная в августе, и то не портится. Температура… У нас в Пугачеве, - перебил директор, - в это время можно проквасить дичь запросто. И ведь придумали же! Чтобы избавиться от этой неприятности, вливают уткам через дыхательное горло раствор поваренной соли.
- Уж больно хлопотно, - улыбнулся Флегонт Ефремович, - я поступал в Астрахани проще.
- А именно?
В августе, в сентябре заряжал патроны дробью, вымоченной в тузлуке, а под дробь клал пять граммов верблюжьей соли. И представьте, консервация птицы получалась одновременно с выстрелом…
- Да. Ничего не скажешь. Мне даже жаль верблюдов, соль-то их, - рассмеялся я.
Вооружившись деревянной ложкой, Флегонт Ефремович подошел к костру, продегустировал навар и щелкнул языком. Шулюм отличный. Может конкурировать только с ухой из стерляди.
- Разливай по мискам! - скомандовал он, усаживаясь по-узбекски, и рядом положил ружье.
Эта централка имеет погрешность куркового механизма, — сказал я. Обновить-то надо.
- На днях исправим, — отмахнулся Флегонт Ефремович.
- На днях… Если бы люди всегда знали, что нужно делать на днях, что немедленно, а чего не следует делать вообще!…
- Ты, Флегонт, поосторожнее с ним, нахмурился директор. Бывают, понимаешь, случаи. У нас в Пугачеве… Тихо! - шикнул Флегонт Ефремович.
— Крохали тянут… Мы завтракали под тополем, скрытые его кроной и грядкой кустарника. Узконосые голубые крохали, не заметив нас, сели вблизи привала. Такой случай, очевидно, предвидел Флегонт Ефремович. Он вскинул централку и спустил курок. Птицы взмыли. Второй ствол он не разрядил - неудобно было целиться через кусты. На воде остался крохаль. Второй, поднявшись свечой к зениту, вдруг камнем упал в «мертвую» воду плеса у стыка с проточиной в реке.
Флегонт Ефремович бросился к трофею, но дотянуться не смог, хотя был в каких-то полутора метрах: вода заливалась в сапоги. В азарте он перехватил ружье за стволы, чтобы ложей притянуть крохаля к себе.
- Флегонт, прекрати! —- крикнул директор в испуге. - Оно же…
В этот миг раздался выстрел. Флегонт Ефремович попятился. Ружье упало в воду… Будто смерч поднял меня и швырнул на плес. Шатаясь, Флегонт обнял мою шею и попытался удержаться на ногах, но тело вдруг обмякло.
- Неужели конец?… — прошептал он.
- Молчи, … - почему-то так же тихо ответил я и понес Флегонта Ефремовича к берегу, не ощущая уже ни ледяной воды в сапогах, ни промокшей одежды.
- «Что же произошло? Насколько опасно?»
- Эх, Флегонт, Флегонт, - простонал директор, опускаясь на колени, … - Что ты натворил, милый?!
- Жить… Хочу жить, - едва слышно ответил он. Но уже тускнели глаза Флегонта Ефремовича. В широко открытых неподвижных зрачках угасал огонек.
Пришла глубокая осень и на побережье студеного моря. Угрюмые, тяжелые волны, не уставая шлифовали гальку по отлогому берегу Тауйской губы. Мощные пенистые накаты, грозно подступая к неприветливому венцу скал Амахтона, с грохотом дробили в щепки плавник, выброшенный в море паводком рек. Но в спокойных водах лимана и озер табунились утки. Над прибрежной тундрой лениво тянули косяки гусей. Иногда слышались выстрелы. И только моя бескурковка лежала в чехле.
Спасибо за внимание к моим рассказам! Подписывайтесь на канал и ставьте лайк!