Перебежав мост, мальчуганы чуть помедлили и стремглав спустились по покатой насыпи, оставив на откосе белый цветок лилии.
Свернули на берег реки, где чуть поодаль виднелись голые кусты и какие-то кучи мусора и грунта.
Решив застигнуть беглецов врасплох, Бенедиктас остановился у стоящего неподалеку сарая.
Потеряв из виду преследователя и больше не опасаясь, дети еще немножко помедлили неподалеку от реки и довольно спокойно направились к невысокому обрыву, у подножия и наверху которого стояло десятка полтора домишек и сарайчиков.
Ему удалось прокрасться еще на пол сотни метров и опередить детей.
— Куда вы этот венок тащите? — внезапно возникнув перед ними, спросил Бенедиктас, стараясь вглядеться в них и разобраться, что это за дети.
— Мы... мы...
Мальчишки от неожиданности опешили, попробовали что-то объяснить, но запутались и бросились в разные стороны, как вспугнутые куропатки. Нет, не племянники.
Бенедиктас кинул взгляд на удаляющихся детей, а потом уставился на валявшуюся под ногами добычу и безнадежно развел руками.
Что делать-то? Детей не догонишь, не докричишься.
Да и где их найдешь?
Обивать пороги, расспрашивать?
Кто знает, откуда они?
Зачем он вообще их преследовал?
Хотел убедиться?
Но разве могут за два-три часа сюда добраться дети его брата?
Какая-то жуткая чушь.
Вдруг он увидел, что по спускающемуся с обрыва огороду к нему ковыляет старик.
Приближался старик энергично и сердито, опираясь на желтый костыль да изредка останавливаясь, чтобы обернуться и поманить рукой.
За ним следовали еще несколько старичков, женщин и детей.
Особенно грозен был вид пенсионера, а крохотные вытаращенные глазки словно пытались сорваться с невидимой цепи; он шел, яростно нажимая на желтый блестящий костыль.
Остановился, подождал своих, громко перевел дух и просипел:
— Я все видел.
— Я совсем не хотел...
Старик обернулся, окинул взглядом свою шайку и молниеносно цокнул костылем.
— Еще оправдывается.
Бенедиктас в следующее мгновение почувствовал себя в кольце. Все громко удивлялись, охали, вопили, а он слышал только слова взбесившегося пенсионера:
— Я все время за тобой следил! Теперь ты от меня не уйдешь!
Бенедиктас пытался еще что-то сказать, но старик и слушать не захотел: он явно наслаждался своей дикой яростью.
Другие только поддакивали ему или многозначительно молчали.
Раздались голоса, требующие немедленно вызвать милицию или самого преступника доставить туда.
Вдруг старик замолк, наклонился и задумался. Никто ему не мешал. Долго глядел он себе под ноги, а потом почти радостно воскликнул:
— Люди, вы только посмотрите!
— Что, что?
— Одного цветка нету.
— Святая правда. И впрямь тут был цветок лилии, — послушно наклонилась к венку одна из старух.
— Был, — со злорадством подтвердил пенсионер и почему-то усмехнулся.
— Как же? — ощупывая венок, поддакнула старуха. — Ясно, был!
— Поискал бы и нашел.
— Кто потерял, тот пускай и ищет.
— И без разговоров!
— Кто он такой, что пугает ни в чем не повинных детей? — вышло вперед существо неопределенного пола — телогрейка да высокие валенки.
— Сейчас же в милицию!
— Еще с ним цацкаться?!
Пенсионер пробрался еще ближе к венку и плаксиво протянул:
— Зачем он мне такой?
— Пускай отдает деньги — предложила телогрейка.
— Вот и я так говорю, — обрадовался старик и вперил глаза в Бенедиктаса.
— Сколько? — буркнул тот.
— «Сколько, сколько»?!.. — передразнил пенсионер и, запнувшись, нарисовал на клочке снега овал, неторопливо проткнул в нем костылем глаза, вывел рот, нос, поставил рога: — Двенадцать!
— Рублей? — спросил кто-то.
— Блох может себе оставить.
Бенедиктас расстегнул куртку и достал бумажник.
— Потише, потише, — замахал у него перед носом руками старик, словно защищаясь от нечистой силы. — Восемнадцать или потопали в милицию.
— Ого! — удивился кто-то.
— А какая ему цена?
— Неважно, какая цена, важно другое: хлопоты, нервы, детский испуг! — взревел пенсионер. — Алексас, Андрюс где вы?
Два мальчугана, стоявших поодаль, вздрогнули, однако не приблизились.
— Кому я говорю? Марш ко мне!
Дети один за другим уставились в небо, подходить не стали.
Старику будто только это и требовалось, он торжествующе обвел публику взглядом и обрадовался:
— Видите, они еще не могут... они окаменели от страха. Не уступлю ни на волос.
Бенедиктас наскреб семнадцать рублей. Соблазненный легкой удачей, старик сурово потребовал прибавку: портсигар, сам бумажник или еще что-нибудь.
Виновник стал рыться в карманах и нашарил бутерброд, который сунула ему невестка.
Достал его, развернул и стал закусывать. Публика остолбенела, а несколько женщин даже прослезились: разве может так спокойно и праведно есть свой бутерброд бандит?
Когда старик заупрямился, раздался ропот неодобрения и кто-то даже принялся стыдить его как рвача.
Старику пришлось уступить и довольствоваться полученным.
— Так и надо такому, — будто топором, обрубила затянувшийся спор телогрейка, заискивающе заглядывая в глаза хромому предводителю.
Публика разошлась.