«В каком мире мы живем,— думал Брйнкгоф.— Сотни людей вокруг знают, что его сын мертв, а он— нет... Какие же они трусы, эти «милые соседи», никто ему не сказал, никто, и именно я должен это сделать, а как? Хоть бы он не смотрел на меня, мне было бы легче»
— Да, Вильгельм, к сожалению! На шахте Зонненшайн, в пятом восточном отсеке. Ты ведь знаешь еще по старым временам....
— Что? Зонненшайн? Пятый восточный? Ну да, там всегда, было неладно. В мои времена... каждую неделю завал, будто кто-то проклял это место, можно было крепить сколько угодно, все равно где-нибудь заваливало, а прекращать рубить, уголь нельзя — там он дешевый и лучших сортов. Что им за дело — убитые или искалеченные? Главное, чтобы уголь был лучшего сорта да подешевле. Так всегда было и так, видно, всегда и будет. Хорошо, что с этой бандой у меня нет больше никаких дел.— Хаук принялся следить, за, парой, диких голубей, плавно крутившихся высоко в небе.— Красавцы,— сказал он,— я наблюдаю за ними уже несколько дней. Странно только, что они забрались так далеко. А хорошо, наверное, объясняться в любви на такой высоте, как ты думаешь?
«Пора,— подумал Бринкгоф,— больше тянуть невозможно».
— Но как же так,— воскликнул старик.— Как же так?! Ты говоришь, пятый восточный? Пятый отсек? Но... но... да ведь там... там же мой мальчик! Скажи, Фриц! Скажи, что там случилось!
«Проклятье,— думал Бринкгоф.— И зачем только я вызвался, зачем? Вот теперь стой и смотри в его глаза.,, Но неужели у меня не хватит смелости, как и у его соседа?»
— Завалило восемь человек, Вильгельм,— негромко сказал Бринк-гоф.— Ну, пятерых удалось вытащить сразу... да... а троим не повезло, понимаешь?
Старый Хаук поднес спичку к своей трубке, но в ней не было табака. Он зажигал спичку за спичкой, бросал под ноги, и скоро их собралось уже очень много. Хаук опять поглядел в сторону шоссе, по которому пришел Бринкгоф.
— Ты говоришь, троим не повезло? Но почему троим? Ах, вот оно что!.. Вот почему нет моего мальчика... Да-а-а... значит, так...— Минута прошла в мучительном молчании, потом Хаук горько улыбнулся — Вот оно что, Фриц... Ты с этим ко мне и шел... А я-то, старый дурак, думал, что ты хочешь купить голубей у Ниггермейера. Он ведь переезжает...— Он посмотрел под ноги, где лежала кучка обгоревших спичек.— Конечно,— вновь начал он.— На Зонненшайн всегда было неладно, сыпучий он, вроде пирожков из песка...
«Черт побери,— подумал Бринкгоф.— Понял он или нет? Если нет, я должен сейчас же ему сказать, а то я и через месяц не осмелюсь».
— Значит, ты говоришь, не повезло троим... Но почему троим?.. Почему не двоим? Или одному...— И вдруг он закричал — Но неужели нельзя без этого? Как же так, Фриц? Как же так? И все из-за того, что эти господа не хотят понять, что человек дороже, чем их уголь!.. Э-эх!..
Он умолк, бросил взгляд в сторону дома, из которого вышла его жена. Она смотрела на шоссе, не обращая внимания на мужчин у калитки. По шоссе шли первые шахтеры с утренней смены, проходя мимо дома Хауков, они глядели прямо перед собой, никто из них не повернулся, чтобы поздороваться. Вильгельм Хаук опять подошел вплотную к Бринкгофу.
— Но, Фриц, как же мне быть с женой? Скажи, Фриц?
— О чем ты, Вильгельм?
— Ну, об этом... Спасибо тебе, Фриц, что ты зашел... Но как мне сказать жене...
— Я пойду к ней,— сказал Бринкгоф. И только он произнес эти слова, как сразу пожалел об этом. «Я ведь уже исполнил свой долг,— думал он,— ведь я же не обязан оповещать всю родню. Старший Хаук мог бы сам...»
Но старик взял ножницы и исчез в высоких кустах боярышника.
Бринкгоф подождал, пока жена Хаука войдет в дом, несколько погодя он уже стоял перед дверью, поколебался еще немного, вошел.
В коридоре пахло жареной рыбой, слышно было, как жена Хаука на кухне переставляет кастрюли. Бринкгоф еще долго стоял в коридоре, потом, совсем как в детстве, начал считать по пуговицам пиджака: «Войти, не войти, войти, не войти...»
Наконец постучал в дверь кухни. Увидев вместо сына незнакомого человека, хозяйка очень удивилась.
— Входите! Вам нужно поговорить с моим мужем?.. Но разве это не вы стояли только что с ним рядом?
Бринкгоф хотел ей объяснить причину своего прихода, но не смог произнести ни слова, он стоял на пороге и мял в руках шляпу... долго... очень долго...
Он заметил, как глаза фрау Хаук расширяются, становятся больше и больше. Ноги у нее подкосились, она упала на стул. Потом он услышал крик.
— Нет! — кричала мать.— Нет! Нет! Нет! Это неправда!..
Бринкгоф повернулся и быстро вышел из дома. Старый Хаук срезал в саду синие цветы на длинных ножках.
— Вильгельм, я все сделал. Теперь иди к ней,— сказал Бринкгоф.
— Да, Фриц, я понимаю... Знаешь, у него была замечательная девушка... просто замечательная…— Он посмотрел на небо, но голубей там уже не было.— Да... значит, ты ей сказал... Сказал... Спасибо тебе, Фриц.
А кто же хотел прийти за цветами?.. Ах, да, это теща. Хотела прийти пораньше. Где она только пропадает?
Выйдя на шоссе, Бринкгоф почувствовал, что весь покрылся потом, а рубашка промокла насквозь. Оглянувшись, успел еще заметить, как старый Хаук тяжело поднялся на крыльцо и исчез в проеме двери.
Бринкгоф шел по улице, опустив голову. Он ни с кем не здоровался и не слышал ничьих приветствий. На повороте у самой границы поселка он сошел с асфальта, прошел еще несколько шагов и тяжело опустился на пыльную траву...
