Глава третья
Часть седьмая
... На следующий день, после обеда, Степан Станичников и Жорка Бурындин неожиданно исчезли со стройки. Исчезли тайком.
Незамеченным это не оказалось, и прикрывающий их исчезновение Жмаков, разводил перед начальственным гневом Пантелеевича рукам, в притворном недоумении выпячивал в окололицевое пространство, и без того верблюжьи, губы и нёс ими всё, что попало на них из ума:
— Та только же тут были... Та, может, в сортир двинули...
— А они что, хари занудные, — шумел Пантелеевич, — и в сортир парой в обнимку бегают?!
— А может, на склад? — вставил вариант Жмаков. — Ага, точно на склад — паркету нам не хватило. Та у нас всё нормально, Пантелеич! Успеваем — не мыкайся...
... А тем временем, тревожа прерывистым дыханием устоявшуюся в морозном свете солнца искрящуюся взвесь, Станичников и Георгий трусцой бежали утоптанными, снегом поскрипывающими под ногами улицами.
— Я так и задумывал, чтоб и к Новому году и ко Дню рождения её успеть,— Обрывками незаконченного разговора уточнял Степан. — Вроде подарка нашего будет. Верно, Георгий?
— Угу, — кивал тот, запиханный, тяжело отдуваясь. С расстройства выпитая вчера со Степаном водка, похмельно выходила теперь потом и головной болью. Завидовал ему, у которого никогда, ничего не болело. Словно догадавшись о Жоркином состоянии, Степан перешёл на шаг, и на порог Сберегательного Банка они ступили отдышавшись, решительные, с лицами румяными и торжественно-праздничными.
Внутри помещения подошли к окошку, за которым сидела крупная, яркая от косметики и причудливой причёски, претендующая на навязчивый шарм, особа.
— Нам бы деньги со Сберегательной книжки снять, — заявил Станичников, подавая паспорт и сберегательную книжку.
Проделав эту операцию и получив на руки все свои сбережения, которые и на свадьбу копил, и на другие случаи, доложил туда тринадцатую зарплату и квартальную премию. Стал поджидать, когда то же самое доделает Георгий. Заметив, что денег у того в банке оказалось совсем не много, вопросительно глянул на него.
— Б-бо-о-льше нету... — лицо того стало пунцовым.
Станичникову сделалось грустно. Сразу вспомнил, что Георгий был старшим из четырёх детей, живущих где-то в деревеньке, и что он помогает им материально. И вдруг пожалел, что втянул Жорку в это дело. «И впрямь, у всех свои проблемы, — подумал он, атакуемый желанием вернуть ему его деньги. — И не всегда порыв собственной души должен быть катком для других». Но желание Георгия участвовать в деле затеянного добра было столь категоричным во всём его облике, что лишь глянул на него ласково да, щадя его чувства, небрежно размуровал его из душного мешка смущения короткой фразой:
— Последние деньги — самые большие деньги! Запомни это, толстячок ты мой трогательный! Заикатенький ты мой! — И приобнял за плечи. — Не тужи, ещё заработаем — я шабашку крутую нашёл...
Отстранив его от окошка, улыбнулся, обращаясь к той самой даме с навязчивым шармом:
— Нам бы на ребёнка вклад оформить... На имя Красильниковой Дарьи...
Обязанная быть с клиентами приветливой, та мельком взглянула на него, потом на Георгия, скромно стоявшего рядом, опять вернула затенённые глаза на бравого молодого красавца, и губы её натянулись в дежурной улыбке. Подавая для заполнения форму лицевого счета, поощрила коротко:
— Похвально!
Сложив деньги Георгия и свои в общую стопку, Станичников отдал ей. Облегчённо вздохнул, завершив задуманное. Вышли из банка. Поймав такси, рванули в Детский дом.
Заходить туда Георгий заупрямился, остался поджидать во дворе. Станичников зашёл один. Покривился на сделанный практикантками ремонт, хотя выглядело всё довольно сносно. По всему видать, не обманул Пантелеич — контроль его был. Откуда-то слабо пахло хвоей новогодней елки. Этот запах мешался с запахом кухни и свежевымытых полов.
Постучав в кабинет заведующей, приоткрыл дверь и заглянул: Можно, хозяюшка?
Приятное с огорчительным удивление, связанное с воспоминанием о нем, отразилось на её лице, и грустная улыбка скользнула по слегка под¬крашенным губам. Но голос был приветливым:
Пожалуйста... Проходите, присаживайтесь.
Присев напротив, снял шапку и, непонятно почему, смешался вдруг, теряя начало заготовленного разговора. Стал шарить по карманам. Наконец, Шел и положил перед ней Сберегательную книжку Сбербанка СССР.
— Что это? Зачем?!.. — Она чуть отстранилась, ничего не понимая и даже пугаясь словно.
— Это пусть... подарок ей будет. От меня с Георгием. И к Новому году и ко Дню её рождения подарок.
Всё ещё ничего не понимая, она взяла то, что этот человек называл подарком, отвернула обложку, перевернула страничку и опять заглянула обратно. Глаза её повлажнели:
— Как же это?.. Как понимать вас?
— А что тут понимать, хозяюшка?! — окреп Станичников духом.
— Он и есть подарок! А вот просьба у меня к тебе особенная... Не откажи, будь милостива: пусть эта книжица у тебя до поры хранится! У тебя вон и сейф имеется. Да и верю я тебе... Глаза у тебя, хозяюшка, хорошие. А певунье нашей отдашь, как и положено — в срок совершеннолетия. А до поры той пусть и не знает ничего. Пусть деньги эти, со всеми процентами, как находка ей однажды окажутся.