Проданный,
иссеченный бичами, забитый в колодки, линчеванный на площадях, ограбленный подчистую, втоптанный в пыль, попираемый всеми, всегда.
Обязанный повиноваться богу и людям.
Забывший себя, потерявший землю отцов, утративший суть бытия.
Превращенный в тряпку, оплеванный тысячекратно. Лицо —
мишень для насмешек.
Дряхлый,
давно онемевший, живущий вне времени, вне пространства.
На теле —
набедренный старый лоскут. Но душа
спрятана глубоко.
Мимо ушей пропусти добропорядочный шепот:
— Бедненький негр!
Пауза
До чего же безрадостно жить человеку в этом скопище гадин, где смрад и зола, где беспомощных давят, где топчут калеку, где вершится бесстыдная оргия зла!
Но на свете нужнее всего человечность для того, чтоб однажды развеялась мгла, и в Ничто уползла ядовитая нечисть, и очнулась земля, горяча и светла,
чтобы песня без горечи, полная смысла, в наших пальцах рождалась под рокот маримб, чтоб услышали все — от Нигера до Мыса воскресающей Африки праздничный ритм!
Анкета
Вынуждал ли я хоть кого-нибудь лгать для моей корысти? Продавал ли бедным лед летом и уголь зимой ради моих дочерей,
чтоб они могли выводить на прогулку пятнистых заласканных бультерьеров в клетчатых теплых попонках?
Заговаривал ли хоть кого-нибудь до одурения или предлагал
ли кому-нибудь накачаться за мой счет до потери сознания?
Затыкал ли я уши ватой, заслышав добрый совет?
Умел ли слушать других?
Брал ли доллары у живых и еще не рожденных, толкая
речи о быстром возмездье, преследующем бесчестных?
Творил ли добро тайно или всегда выставляя его напоказ в витринах или газетах?
Оркестр на площади
Оркестр в Небраска-сити на площади. Плывут и кружатся платья, по-летнему белые платья. Лица яркие, столько лиц, к цветов на цветущей вишне.
И, господи, смех и хихиканье, ржанье сопровождают ласково ржущии «Извоз блюз».
Регтаймы ковбойские и негритянские. Мальчишки, правя гнедыми, швыряют пшеницу улыбок девчонкам, чьи кружатся платья, по-летнему белые платья. Сквозь стаккато корнета и уханье тубы — хихиканье, господи, ржанье пестрой праздничной суматохи.
Медленные мелодии на ночь и «Дом, милый дом». И ударник, бухгалтер из фирмы шорных изделий, кивает дочке кассира с железной дороги — хихиканье, господи, ржанье,—и платья, по-летнему белые платья, тают, расходятся веером с площади.
Раздавленная земляника в кафе-мороженых, дыханье ночи в
ясенях и тополях, решетки теней у ворот и парадных — все они знают намного больше об этом вечере.
Песня долины
Закат дотянулся
До края долины — помнишь?
Садился иней.
Синела звезда.
Мы не мерзли, помнишь?
Мы считали кольца вокруг луны.
Закат дотянулся До края долины
И скрылся за черной огромной дверью звезд.