Сегодня эти слова о знаменитом «доме на ножках» на Беговой, шедевре советской архитектуры, кажутся несправедливыми и даже дикими.
Особенно из уст Василия Николаевича Симбирцева - маститого, всеми уважаемого архитектора и, главное, человека талантливого, выпускника авангардного ВХУТЕМАСА (вот уж где в первую очередь поощрялось стремление к «оригинальности и непохожести»).
«Стройка оставляет впечатление неудовлетворенности, несмотря на оправданность замысла.
Что же сделало этот дом таким одиозным? Если ответить кратко – эстетизация тяжести: все громоздко, все массивно.
Неуместно также стремление к «оригинальности» и «непохожести», что и привело к целому ряду сомнительных решений, воспринимающихся как формотворчество, не связанное с функциональным назначением».
И уж точно не Симбирцеву было ругать «сороконожку» за формотворчество – совместно с Каро Алябяном Симбирцев спроектировал Театр Красной армии, план которого выполнен в форме пятиконечной звезды.
Но, видимо, одно дело – советское формотворчество, и совсем другое – чуждое, буржуйское.
«Дом-сороконожка» на Беговой (А. Меерсон и Е. Подольская, 1967-1978 гг.) – пожалуй, самая известная и самая эффектная московская версия «марсельской единицы» Ле Корбюзье – эталонного произведения мировой модернистской архитектуры.
Про саму жилую единицу в Марселе здесь не будем, хотя тема полна загадок и неопределенности - многие авторитетные исследователи модернизма придерживаются мнения, что Ле Корбюзье спроектировал ее по подобию планировок Дома Наркомфина.
Мол, во время приезда в Москву знаменитый француз Моисея Гинзбурга критиковал, но чертежики-то увез. И правда - когда смотришь на чертежи или макеты обоих культовых зданий, сомнения в жизнеспособности этой версии как-то испаряются.
Как и в прототипе – жилой единице в Марселе – опоры и брюхо дома отлиты из монолитного железобетона. Такая технология придает архитектурным объемам скульптурность, фактуру, экспрессивную пластику.
Метод редко применялся в СССР, а на Западе он вылился в особое направление модернизма – брутализм. От слова brute – грубый (англ.) Речь идет в первую очередь о грубой, тяжелой фактуре бетона, и только затем о «брутальности» подобной архитектуры.
Так что дом на Беговой – еще и ярчайший пример советской бруталистской архитектуры.
Влияние Ле Корбюзье бесспорно в замене первых трех этажей циклопическими 12-тиметровыми ножками.
Один из всемирно известных «5 принципов современной архитектуры» Корбюзье – это как раз-таки «дом на ножках».
Свободное пространство под зданием обеспечивает целый ряд преимуществ:
- быстрое рассеивание загазованного воздуха, который неизбежно застаивался бы у стены длинного дома;
- защита жильцов от дорожного шума, взглядов прохожих, выхлопных газов в пространстве тесной застройки этой части улицы;
- связь дома с ландшафтом, окружающей средой.
«Сороконожка» как будто покрыта панцирем – стеновые панели состыкованы внахлест, край верхней закрывает нижнюю.
Архитекторы (кстати, они авторы другого известного модернистского проекта - комплекса домов «Лебедь» на Ленинградке) объясняли это тем, что хотели избежать протечек в межпанельных швах.
А это было очень вероятно – строительство велось силами непрофессионала - машиностроительного завода «Знамя труда», для работников которого, собственно, и возводился дом.
Правда, все мы привыкли к более популярному названию «Дом авиаторов» - территорию с заводом делил КБ Сухого и часть жилья предназначалась для его сотрудников.
Было рациональное объяснение и у круглых башен, которые придают обычному многоквартирному дому сходство с замком.
За пределы корпуса были вынесены лестницы, благодаря чему они в случае пожара не задымляются.
Башни эти были позаимствованы у западного коллеги - титана модернизма Оскара Нимейера (сотворившего, буквально из воздуха, посреди пустыни, новую столицу Бразилии – город Бразилиа).
В 1957 году Нимейер представил на выставке в Interbau в Берлине жилой дом с лифтовой башней.
Был еще Эрно Голдфингер, построивший в Лондоне бруталистский жилой комплекс Trelick Tower (1966-1972).
Самая запоминающаяся часть того комплекса – башня с лестницами и лифтами, соединенная переходами с этажами.
Между домом и улицей расположен еще один корбюзианский элемент, незаметный прохожим. Это подземный гараж на 55 машин – неслыханная в Советском Союзе щедрость.
Она не одинока, «сороконожка». Ее сестры разбросаны во всему городу.
Взять, хотя бы, 25-этажную пластину на «курьих ногах» рядом с ВДНХ (проспект Мира, д. 184, 1968, В. Андреев, Т. Заикин).
Или «дом-корабль» на Большой Тульской.
Что сегодня мешает нам наслаждаться аутентичным видом здания?
Проблемы «сороконожки» типичны – повсеместное остекление балконов, а также окраска башен, опор и выступающих деталей. Московское краскобесие не щадит никого.
Хотя Симбирцев, писавший, что в архитектуре дома «никак не ощущается жизнерадостный облик жилища», был бы, наверное, рад.
Жизнерадостности, и правда, прибавилось.
Друзья, если Вам было интересно, поставьте палец вверх. Ваш лайк - Ваше спасибо. :-)
Подписывайтесь на этот канал и заходите еще!