Путь лежал через парковые аттракционы, где в холодное время года бывало пустынно. Невзначай угодила в поле зрения одиноко чернеющая фигурка вдали, что-то неуловимо знакомое почудилось в ее аскетической худощавости.
Но неясный этот объект тут же вовсе размылся в дымке побочного зрения, а все внимание переключилось на каштан, чьи нижние ветви были уродливо срублены в угоду очередной коммерческой постройке.
А какие еще недавно были здесь тополя и липы! Все спилено, и пока не видно молодой посадки.
Парк высыхает, как высыхает сама жизнь вокруг.
В этот миг безукоризненно поставленный мужской голос очень выразительно произнес ее имя. Майя очнулась и с легкой досадой повернула голову. Представший перед ней Волосюк улыбался открытой ясной улыбкой.
– Я был уверен, что встречу вас сегодня.
Лицо Майи не выразило понимания, и Волосюк решил пояснить:
– Это как, знаете, когда ищешь необходимую книгу, в магазин заходишь, и вот как раз то, что нужно, стоит перед тобой на полке.
– Я понимаю. Но я спешу. У меня сейчас назначена встреча.
– А я не задержу вас надолго. Давайте-ка на минуточку присядем.
Перспектива соприкоснуться с холодной, возможно, даже мокрой древесиной Майю не слишком обрадовала. Но лавочка была рядом, по правую сторону, а Волосюк, усаживаясь, излучал такую внутреннюю решимость и настойчивость, что Майя неожиданно для себя самой послушно опустилась рядом.
Взглянула на часы: двадцать три минуты двенадцатого. Вопросительно уставилась на Волосюка.
Он напряженно глядел в даль, по-видимому, собираясь с мыслями, и довольно шумно мял на коленях полиэтиленовой кулек, черный с золотистым, точно как тот, что у нее, лежавший сейчас между ними, ну, разве чуточку менее измятый. Наконец выразительно посмотрел на Майю. Крепко стиснул обеими руками что-то там под шуршащей оболочкой затаившееся, перевернул на ребро, с подчеркнутой многозначительностью потряхивая.
– Что это? – невольно обронила Майя.
– Это пакет идей.
Волосюк глядел со странной, неожиданной для него нежностью, его доверительная улыбка означала, что он уже выговорил что-то самое главное, остается обсудить сугубо технический момент и прийти к чисто рабочему соглашению. Лицо Майи заострилось недоумением.
– Чьих идей?
– Разумеется, моих, – ответил Волосюк с четким смысловым ударением и, азартно похлопав шелестящую пленку пакета, снизил голос до громкого полушепота, – но при желании, они могут стать нашими. Это уже не пропаганда для масс, не статейки в газету, это…
– Я вас не понимаю…
– Вот в этом-то вся неувязка.
– Послушайте, Виктор Александрович, мне часто были интересны ваши мысли, но… я сейчас спешу, я очень спешу!
– Да, мысли мои. А вы можете их озвучить. Вот главная моя идея.
Глаза Волосюка, еще более прояснев, сосредоточенно ждали ответа. Вот именно такая, да-да… Именно то, чего он в свое время не повстречал. Волосюк глядел на ненадежно прикрытый талым снегом асфальт, на бугорки уже обреченных льдинок.
Невдалеке заискивающе бродил одинокий голубь. Где-то истошно закричал грач, а, может, ворона.
Метнувшаяся мимо белка пушисто взвилась по стволу столетнего ясеня. Волосюк вздрогнул. Эта, почти счастливая, минута рискованно растягивалась в вечность.
Майя была еще здесь, но глядела в сторону. Ее лицо выражало смешанное с сомнением и страхом сопротивление. Наконец она поднялась, глубоко вздохнула и тихо произнесла:
– Вы, вижу, все так же не понимаете природы творчества.
Волосюк резко отложил пакет в сторону, на то место, где только что сидела Майя.
– Вот вы опять. А что если я понимаю гораздо больше в самой природе вещей…
– И не понимаете простых явлений природы…
Нагнувшись за своим кульком, Майя почувствовала прикосновение повыше локтя. Она резко выпрямилась, ее светло-зеленый взгляд нетерпеливо спрашивал «что еще?» в то время как негромкий ответ уже звучал:
– Я понимаю лишь то, что вы сейчас находитесь рядом.
– Сейчас я спешу!
– Сейчас весна… Уже проснулась богиня Лада, а дочь ее Леля…
– При чем тут я!
– Значит, нет?
– На роль дублера, литературного негра и референта я не гожусь.
– На роль понимающего друга…
– Нет. Нет. До свидания. Всего хорошего.
Майя удалилась скорым шагом. В памяти отпечатался понуренный силуэт на скамейке, рядом с ним чернеющее пятно такого же, как у нее, кулька…
Жора Чмунич стоял посреди аллеи. Заложив за спину руки, он глядел на верхушки голых деревьев. Обернулся он только тогда, когда Майя подошла почти вплотную. Казалось, что он не сразу узнал ее. Лоб, обтянутый черной, в резинку вязаной шапочкой, даже сквозь ткань сохранял отпечаток упорного его размышления.