Глава первая
Часть четвертая
Во! А что такое — государство? Что оно такое как не живой организм! А люди-кровь его! А? Вот и получается, что из-за этих поганых телец и кровь болеть начинает, а значит, и весь организм прихварывать. Вот и появляются болячки А они и наружные... и нутряные бывают... Так как же мне не сомневаться, коль носителем всех этих —как их? — вирусов, для государства болезнетворных, является сам... Кто? Сам тот или иной человек!
Давно бросившему курить Заходову захотелось вдруг вдохнуть дымка, и он, потянувшись к папиросам Пряхина и виноватясь перед собой за свою слабость, попросил:
— Дай-ка, выкурю хоть одну. Поди не расколюсь от одной.
Он прикурил и, глядя на догорающую в пальцах спичку, твердо сказал:
— Я понимаю тебя. Болезни общества — тема не новая. В одних государствах — одни болезни, в других — другие, где-то их больше, где-то меньше... И у нас есть... Есть. Хотя и прячем... Только разве можно болезнь прятать долго? Нет, конечно: и от волокитчины уже стонем, и от правосудия, и от бюрократов мутит, и ханжество по нервам лупит, и чванство душу иссушает, и от бездарей всех рангов — запор... А почва всему этому — индифферентность наша...
— А это, шо еще за словцо такое?—перебил Пряхин.
— Индифферентность? Ну-у... некоторая безучастность, равнодушие...
— Во! — ткнул Пряхин пальцем в направлении головы Заходова, врезаясь своим восклицанием в ход ее мыслей. — Во!!! — повторил он, загораясь глазами: Вот оно, гадючье гнездо! От него и отплясывать надо, из него все болячки расползаются! И я их и перевидал! — там жируют, и бездари, и... Да и во обще мутнеют глаза у людей от равнодушия, доброты в них не остается. Сидел бы ты ближе, я б тебя в лоб поцеловал, потому что за ним такая же мысля ожила, какая за моим лбом давно уже бродит! Ну ты продолжай,— резанул Пряхин пальцем по воздуху.
Заходов продолжал:
— А с другой стороны, что же мешает бороться с этими, так называемыми, болезнями? Разве не дал вы¬кованный нашей революцией строй максимум условий для борьбы с ними? Вот тут-то и подумать надо: одно дело — бороться, другое дело — трудность этого. Нельзя же забывать, что болезни эти наследственные, доставшиеся нам от организма общества старого, а наследственность, брат, это дело —трудно искоренимое. Другой вопрос: кому быть врачевателями? А ими могут быть...
— А ими может быть каждый! — опять выставил Пряхин палец — Каждый! Лишь бы честным был и честь имел... А там совсем не важно, кто ты и сколько тебе годков. Ты скажи лучше, с чего начать? Я не знаю, что ты скажешь, не знаю, что другие скажут, а я к такой истине пришел: начни с дитя своего. Штурмом те болячки, я так думаю, не вышибить, уже потому, что всем некогда. А вот ежели каждый из людей укрепит дитя своего в чести своей и благородстве, то организм общества будет здоровым! Наивно? Может и так. Но именно таким ходом, понял я, можно отшибить хворобу не только от их поколения, но и от последующих тоже. Но и у меня не всё так просто: чтобы укрепить дитя своего против всех моральных хвороб, ты сам прежде всего должен быть здоров или... или излечим. А многие ль могут похвалиться, что они здоровы? Что они — не тот самый вирус? А многим ли дан дар укреплять дитя свое лишь за счет воспитанной в нем чести? А многим ли дан дар учить людей делать это так же естественно, как голод¬ному чувствовать голод? То-то же... В том-то и беда, что пока только избранным... Много у нас еще глухих, слепых и немых... — Он осекся. — Ты ешь. Чего бросил? А то я заговорил тебе зубы...
— Ешь. Выпьем еще?
Заходов мотнул головой:
— Да нет, мне, пожалуй, хватит. И наелся я, курю вот уже. Ты на меня не отвлекайся, валяй дальше.
рядовых колхозников, не помню уже кто еще, но это не важно. Повыступали они, значит, с трибуны, стали и другим слово давать высказываться. Взял то слово и я. Встал я и говорю с места, к президиуму обращаюсь: «А по какому, говорю, праву вы судить взялись? Всё правильно, говорю, зло судить надо... Но разве сами вы из колхоза не прете?» Ну, в зале тишина, аж вроде потолок ниже стал, с президиума на меня пылом глядят— не мигают... А я к людям поворачиваюсь и простенько так спрашиваю: «Прут?». «Прут», — отвечают недружно. «Так какое же, говорю, вы такое право имеете суд вершить и с трибуны чирикать, коль тоже прете?» Чтобы требовать порядочности и честности от других, — Пряхин стал горячиться, — нужно самому быть кристально честным и порядочным — я так понимаю! Тогда требование будет выглядеть естественно, убедительно и внимание заслужит! А главное, больше шансов на то, что от него толк будет! Ну... сказал я все это им, как тебе сейчас говорю, и сел...