С той поры, как нас согнали
в «стратегический поселок»,
где не видно за оградой
ни рассветов, ни ночей,
где забытые початки
вянут в поле невеселом.
я в разлуке вспоминаю
О-рич О-ри — наш ручей.
Шли они, неумолимо
нанося врагу удары,
вышки, стены и заборы
разрушая все дотла.
О ручей, любимый с детства,
друг мой преданный и старый,
наконец я вновь с тобою,
я опять к тебе пришла.
По траве испепеленной,
по земле родного края
я пришла на этот берег,
словно к собственной судьбе.
Снова слышу, как шумишь ты,
камешки перебирая,
снова вижу я, как горы
отражаются в тебе.
Знаю я, еще немало
в нашей жизни будет горя
и не раз побагровеют
воды чистого ручья —
но придет с победой милый,
и в твоих стремнинах, О-ри,
отразятся, как бывало,
тень его и тень моя.
ЗИАНГ
О ручей, где каждый камень виден с ясностью дневною, мы давно с тобой сдружились среди этих строгих скал. Если пела я от счастья, ты счастливым был со мною. Если мне бывало грустно, ты грустил и умолкал.
То с корзиною початков, то с вязанкою тугою ты встречал меня в начале и в конце большого дня. Если ж я к тебе спускалась, воду пробуя ногою, ты встречал меня прохладой и укачивал меня.
А когда на дне потока серебрился отсвет лунный и похож был каждый камень на алмаз или коралл, ты звенел в тиши вечерней, как натянутые струны, те, которые когда-то милый мой перебирал.
Я могла, к тебе склоняясь, разглядеть в твоих глубинах очертанья гор знакомых и лесов зеленый дым.
«Если очень затоскуешь,— говорил мне мой любимый,— ты в ручье встречаться сможешь с отражением моим...»
Это сумрачное утро позабуду я едва ли — не забуду, как поселок в черном облаке исчез, как прикладами винтовок нас солдаты избивали, как вот-вот еще зеленый становился красным лес.
Как вдоль берега брели мы, продвигаясь еле-еле, от покинутого дома оторвать не в силах взор.
Как, смешавшись со слезами, воды О-ри потемнели н уже не отражали ни небес, ни рощ, ни гор.
Как, поддерживая маму, шла я полем кукурузным там. где высохшие листья шелестели в забытьи, где изломанные стебли вдоль тропы теснились грустно, словно это были руки перебитые мои.
Так нас гнали конвоиры, словно стадо в оцепленье, не давая ни минуты нам для отдыха и сна.
В ту же осень в Фу-риенге, в «стратегическом селенье», маму я похоронила и осталась жить одна.
Но однажды в Фу-риенге с автоматами на взводе
появились наши люди из кромешной темноты.
Шли они. как пламя р джунглях, шли. как реки в половодье на пути своем сметая укрепленья и мосты.