Умные и любознательные читают, остальные просто спускаются до картинки в конце текста и делают перепост, чтобы тоже вид иметь 😊
Не так давно — меньше двухсот лет назад — 30 октября 1833 года Александр Сергеевич Пушкин уехал на полтора месяца за полторы тысячи вёрст от Петербурга, в родовое имение Болдино, и писал оттуда своей жене:
Хочу немножко тебя пожурить. Ты, кажется, не путём искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нём толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе задницу; есть чему радоваться! Не только тебе, но и Парасковье Петровне легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит разгласить, что-де я большая охотница. Вот вся тайна кокетства.
Получательнице письма Наталье Николаевне Пушкиной только-только исполнился 21 год, и в июле она родила второго ребёнка, мальчика Сашу.
Собачьи ассоциации для Пушкина в любовном контексте — дело привычное. Ещё в 1825 году он писал о кокетстве своей соседки Анны Николаевны Вульф: "...она на щепочку нассыт, / Но и понюхать не позволит".
Упомянутая Парасковья Петровна — 16-летняя дочь закадычного друга Пушкина, князя Петра Андреевича Вяземского; княжна Вяземская умерла через два года (1817-1835), едва вкусив радостей жизни.
Слово шаромыжник появилось в русском языке после разгрома армии Наполеона в 1812 году. Отступавшие французы обращались к победителям с просьбами о пощаде или помощи, называя их cher ami — любезный друг. В устах русских солдат, не знавших французского, шер ами превратилось в шерамыгу/шаромыгу, а любители получить что-то на дармовщинку, за ласковые речи, стали шаромыжниками.
Пушкин продолжает в своём письме:
Было бы корыто, а свиньи будут. К чему тебе принимать мужчин, которые за тобою ухаживают? не знаешь, на кого нападёшь.
Прочти басню А. Измайлова о Фоме и Кузьме. Фома накормил Кузьму икрой и селёдкой. Кузьма стал просить пить, а Фома не дал. Кузьма и прибил Фому как каналью. Из этого поэт выводит следующее нравоучение: красавицы! не кормите селёдкой, если не хотите пить давать; не то можете наскочить на Кузьму.
Видишь ли? Прошу, чтоб у меня не было этих академических завтраков.
Александр Ефимович Измайлов (1779-1831) — к тому времени уже покойный чиновник, редактор журнала "Благонамеренный", журналист и баснописец, которого князь Вяземский едко и метко называл "подгулявшим Крыловым".
Басня Измайлова 1828 года "Заветное пиво" действительно во многом напоминает басню Ивана Андреевича Крылова "Демьянова уха", написанную в 1813 году. Мне сюжет Измайлова нравится больше, но это дело вкуса. А речь в его басне про Филата (не Фому!), который не дал Кузьме пива, чтобы запить солёное угощение, повторяя: "Пей водку!". Кузьма не сумел упросить Филата и отобрал пиво силой.
После основной, натуралистично выписанной истории (чем и был хорош Измайлов) следует мораль: "Красавицы-кокетки! Ведь это вам наветки! / Зачем собою нас прельщать? Зачем любовь в нас возбуждать, / Когда не можете руки своей нам дать?" и так далее, как пишет жене Пушкин.
Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чём не бывало и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, жёнка; только не загуливайся и меня не забывай. Мочи нет, хочется мне увидать тебя причёсанную à la Ninon; ты должна быть чудо как мила. Как ты прежде об этой старой курве не подумала и не переняла у ней её причёску?
Нинон де Ланкло (1615-1705), которую Пушкин называет старой курвой, была знаменитейшей куртизанкой, непревзойдённой остроумицей и хозяйкой самого популярного литературного салона в Париже. О её сногсшибательной красоте, сохранявшейся на протяжении многих десятилетий, в наши дни — как и во времена Пушкина — уместнее судить не столько по портретам, сколько по бесчисленным воспоминаниям восхищённых современников (а их она за 90 лет пережила немало).
Опиши мне своё появление на балах, которые, как ты пишешь, вероятно, уже открылись. Да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай. Я не ревнив, да и знаю, что ты во всё тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не comme il faut, всё, что vulgar... Если при моём возвращении я найду, что твой милый, простой, аристократический тон изменился, разведусь, вот те Христос, и пойду в солдаты с горя.
Роды у Натальи Николаевны проходили тяжело, но через три месяца она вполне уже могла танцевать на балах.
"Всё, что пахнет московской барышнею, всё, что не соответствует приличиям, всё, что вульгарно" — Пушкин так и не разобрался до конца дней: он больше москвич или петербуржец, но здесь выдаёт вполне определённую эмоцию и, сам того же желая, подтверждает, что за 200 лет барышни на Москве не сильно переменились 😊
"Милый, простой, аристократический тон" — вот это действительно пропало за 200 лет; те, кто сегодня называют себя аристократами, совсем не милы и больше всего боятся показаться простыми.
Ты спрашиваешь, как я живу и похорошел ли я? Во-первых, отпустил я себе бороду; ус да борода — молодцу похвала; выду на улицу, дядюшкой зовут. 2) Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трёх часов. Недавно расписался, и уже написал пропасть. В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти часов — читаю. Вот тебе мой день, и все на одно лицо.
Интересно было бы взглянуть на дядюшку Пушкина с бородой и усами. Бороду в русской литературе узурпировали Достоевский и Толстой, а вот на любого человека с бакенбардами реакция стандартная: как у Пушкина.
"Расписался и написал прóпасть"— скромно сказано! То, что Пушкин успел сочинить за полтора месяца второй Болдинской осени (первая длилась три месяца), сегодня даже аккуратно переписать от руки удастся за не меньший срок: это поэма "Анджело" и часть "Медного всадника", мистическая повесть "Пиковая дама", обстоятельная "История Пугачёвского бунта", перевод поэмы Адама Мицкевича "Будрыс и его сыновья", три сказки — "О рыбаке и рыбке", "О золотом петушке" и "О мёртвой царевне и семи богатырях"... Ай да Пушкин, что тут ещё скажешь?
Правда, вряд ли дни Александра Сергеевича проходили так уж одиноко и скучно. У местного пасечника была дочь Февронья, крепостная девушка дивной красоты, умница, сказочница и певунья. Соседи поговаривали, что в один из предыдущих приездов Пушкин по своему обыкновению влюбился в неё и хотел жениться, даже платье подвенечное будущей невесте купил, но свадьба не задалась. Перед смертью он просил отца выделить пасечнику поле, по-нынешнему 40 гектаров; тот стал сдавать землю в аренду, накопил денег и выкупил на волю всю семью.
Февронья Ивановна Вилянова или Вильянова (1805-1899) уехала в Арзамас и поселилась в собственном доме; замуж она за свой долгий век так и не вышла. Девушка была грамотная и поддерживала с Пушкиным переписку, но сожгла все письма тотчас после его смерти.