Осколки давным-давно разорванной Солнцем кометы начинают падать на Землю всегда в одно и то же слезливое осеннее время. Я практически никогда их не вижу из-за плохой погоды, но знаю из календарей, что звездопад сей знаменует для меня близящийся День рождения. Вот если бы в самом деле потерять когда-нибудь счёт времени и начать ориентироваться в окружающем мире только по природным знамениям... Интересно, сколько бы я тогда себе дал? Или, ещё точнее, если начать мерить жизнь по своим собственным внутренним часам, вспоминая, сколько раз менялся, становился другим, с тех пор как себя помню...
Раньше, когда я был маленьким, я долго хранил в памяти эти "переключения", превращения своего внутреннего человека. А потом сбился со счету. Обычно необратимые перемены наступали в результате какой-нибудь тяжелой болезни. И некоторое время после выздоровления я ещё помнил, каким я был до... Запомнить это считалось невероятно важным. Это было чем-то вроде клятвы верности самому себе. И я держал в уме все свои "смерти", — наверное, для того, чтобы точно знать, каким мне следует воскреснуть... Но болеть приходилось слишком часто, и я сбился, подсчитывая, сколько раз меня не стало. И начал измерять время, как все взрослые люди, "годами".
А что они дают чуткому сердцу? Ничего, только зря сбивают с толку. Совершенно не важно, сколько человеку лет, важно, как говорят, на сколько он себя чувствует. Ещё важнее, по-моему, чувствует ли он себя при этом целым, или разбитым. Такой же ли он во сне, как наяву, с людьми — как наедине с собой, в мечтах — как в реальности, в прошлом — как сейчас. Сохранение идентичности, верности самому себе — вот, по-моему, универсальный "рецепт счастья". Не знаю, впрочем, смог ли кто-нибудь им воспользоваться... Кого ни спроси, мы все состоим из миллиона кусочков некогда единой личности, распавшейся и лишь чудом каким-то удерживающейся на орбите самосознания. Каждый из нас и есть, образно говоря, та комета, что, попав в "поле притяжения" внешних обстоятельств, разорвалась на мелкие осколки.
Будто разбитое вдребезги зеркало, крутимся мы светящейся пылью вокруг своего истинного образа. Кому-то удаётся жонглировать многочисленными "отражениями личности" довольно ловко. Он как будто и не замечает, что разбит. Виду не подает. А кто-то жить не может без того, чтобы собрать себя из частей. "Склеенный" человек, конечно, никогда не будет смотреться таким же совершенным, как цельный, не разбитый. Но он хотя бы повторит очертания того, что было разбито... Настоящая беда, как я уже говорил, в том, что по-настоящему целых, кажется, совсем нет. Ориентироваться не на что. Приходится выдумывать свои первоосновы самому.
Вот это "изобретение велосипеда", отыскание внутренней гармонии и равновесия, стало основным занятием моей жизни. Я трачу на него слишком много времени — но тратил бы и ещё больше, если бы видел, что усилия приносят результат. А пока что работать над собой приходится только "за идею", внешне всё становится едва ли не хуже... Причиною тому — всё те же годы, "призрачные годы". Их набежало столько, что впору признать сей эксперимент неудавшимся! Годы прожиты, а ничего не нажито. Но не хочется так думать. Даже среди отвергнутого строителями мусора, бывает, отыскивается краеугольный камень. И в пробах пера на "черновике жизни" можно порой усмотреть гениальный замысел. Единственный смысл эксперимента — его продолжение. В конце концов, жизнь, как говорят, есть уравнение со многими неизвестными, два главных из которых — то, что было до человека, и то, что будет после него, — отнюдь не в нашей власти. До меня была комета, и после меня ещё сотни веков на Землю будет приходить её шлейф — что я могу поделать с этим? Должен ли я вообще что-либо делать со своей судьбой? В нашем очеловеченном мире, прогнутом под интересы одного "разумного" вида существ, следует, по-моему, допустить элемент фатализма. Что выпало, то и должно быть пережито. Никто не знает смысл происходящего, человечеству даны лишь некоторые яркие примеры освоения данности жизни, легшие в основу почитания того или иного уважаемого авторитета или заложившие начала религиозных течений. Ничто из этого до конца не совпадает с моей внутренней ситуацией, не отвечает полностью моим потребностям, я вынужден искать свою маленькую правду среди величественных гор чужого опыта... Не диво, если результат поиска окажется ни на что не похожим. Я, скорее, испытаю удовлетворение, если пойму, что забрался туда, куда не ступала нога человека. Потому что не только звезда, но и планета, куда эта звезда падает, у каждого своя.
Но в чем-то, всё же, мы очень схожи. Мы все хотим примерно одних и тех же вещей. Не внешних атрибутов счастья и довольства, коих можно насчитать тысячи, и всё будет мало, но, скорее, внутреннего спокойствия и умиротворения, мира с самими собой и с историей. Хочется думать, что ты прожил свою жизнь не как отдельная молекула, наглухо изолированная от окружающего, но как часть природы и как часть времени — пусть секунда, но не исключимая из общего потока событий. Хочется объединиться и с мельчайшим, и с величайшим из того, что есть на этом свете, и при этом уцелеть, не быть разорванным на части, не распасться на атомы... Понимаешь, что это так же невозможно, как невозможно для кометы вечно лететь по прямой линии между гигантскими космическими телами и ни разу не отклониться от своего пути и не быть в конце концов распыленной одним из центров мирового притяжения... Понимаешь, разрушаешься — но не перестаешь мечтать о первозданной цельности человека. Вот эта черта, я уверен, свойственна абсолютно каждому из нас. Начинать работу самопознания, "вспоминания" себя истинного приходится буквально с пепелища. Как хорошо было в детстве, когда ты подолгу мог помнить все особенности своего уникального мировосприятия и понимать, что стало не так в результате последнего разрушения! Не то в зрелости, когда деформаций накопилось столько, что уж и не знаешь, осталось ли в тебе хоть что-то искреннее, исконное. Как быть? Надо с чего-то начинать реконструкцию своего мира. А на чем утвердить сей "гончарный круг" или верстак реставратора? Не будет ли принцип, взятый за основу, чистым произволом?
Я много думал над этим и пришел к такому выводу. В условиях, когда ты не можешь отличить свое от не своего, собственное от чужого, бывшее от ставшего, нужно попытаться найти в памяти такой эпизод, когда тебе было однозначно хорошо и когда ты был уверен, что занимаешься правильным делом. Это может быть любой пустяк, детская игра, главное, чтобы в тот момент ты, по возможности, наиболее полно принадлежал самому себе. Будь уверен, в то мгновение "бог" был рядом, и то, что ты запомнил происходившее, говорит о чистоте "сеанса" встречи с ним, т.е. с самим собой. Попробуй теперь вспомнить, о чем ты тогда думал. Это возможно, если это действительно запоминающееся событие. Но, повторяю, само по себе происшествие может быть ничтожным, и мысль может быть совсем немудрящей. Не важно. Не обстоятельства важны, а суть. Ведь это же и есть "момент истины"!
У каждого, я думаю, найдётся в памяти несколько таких "ключевых" эпизодов, запомнившихся почему-то лучше других. К ним стоит прислушаться и присмотреться. Они легли первыми мазками на чистый ещё "холст жизни". Они не испортили его, а, наоборот, расцветили, проявили особенности структуры исходного материала, определили некоторые склонности зарождающейся личности. Вот, для наглядности, пример из моей собственной ранней биографии. Я маленький, я у бабушки с дедушкой в Белоруссии. Они живут в настоящем деревянном доме, сложенном из крепких бревен с добротной обшивкой, у них есть любовно выращенный фруктовый сад с самыми ароматными в мире яблоками и грушами, а рядом, в пристроечке, кого только нет: курочки, кролики, свинки... Это мои лучшие друзья. Я ещё не догадываясь, чьё мясо и сало мы едим за обедом. Нам просто хорошо всем вместе. И вкусно. Вкус — вот что будет в этом случае решающим для запоминания. В мои обязанности входит приготовление аппетитной баланды для домашних животных, составленной из всевозможных пищевых отходов, сваренных в большом жестяном ведре и смешанных с порошком комбикорма. Взрослые заметили, что мне нравится эта работа — толочь дымящуюся ароматную массу смачно чавкающей деревянной "толкушкой", и превратили сие довольно таки грязное занятие в настоящий праздник для меня. Мне почему-то ужасно весело думать, что вот сейчас этим месивом будут кормить маленьких зверюшек... А я тоже маленький. И потихоньку, пока никто не видит, я наклоняюсь к ведру и съедаю вкуснейший кусочек баланды. Не от жадности, нет, я всегда был вполне сыт и доволен, а от какого-то радостного сознания того, что мы с ними одно и то же... Меня, конечно, ловили на месте преступления, бранили, порицали за мелкое свинство. А все равно: "Мы с тобой одной крови — ты и я". И когда ты окажешься во мне (это я уже после пойму), мы тем более не перестанем быть одним. Потому что сейчас мы причащаемся из одной чаши жизни, пусть она и похожа больше на старое помойное ведро... Вот такие "пустяки", как ни странно, запоминаются лучше всего.
Всё раннее детство состоит из этих "осколков кометы", бесконечно дробящихся при попытке вспомнить своё первое состояние во всей полноте. И когда понимаешь, что точная реконструкция уже невозможна, начинаешь чрезвычайно ценить даже немногие уцелевшие фрагменты, каждый по отдельности, как драгоценные и самодостаточные свидетельства истины. Что угодно могу нафантазировать о себе, а события, мысли и чувства, бывшие в начале, подменить не могу. Не могу вертеть хвостом кометы по собственному произволу! Это она заставляет меня по крайней мере раз в год задуматься о том, из чего я состою, куда и зачем стремлюсь, на что надеюсь. Фигура человека, "склеенного" из фрагментарного, но истинного материала, уж точно не будет "какой вам угодно". Память о важных для него вещах формирует образ и стиль жизни.
12-15.10.2019