Глава первая
Часть первая
Ноябрьский ветер, колкий и холодный от близкой русской зимы, привычно и равнодушно гулял по крестами и гробницам кладбища Новочеркасска. Только что на этом погосте покоились останки друга. На гробнице надпись: «Тужба Баграт Терентиевич. 1963—1983гг.». В своей траурной речи, пресно произнесённой представителем военкомата, было сказано: «Погиб при исполнении своих служебных обязанностей»... Казённо-шаблонная, пошлая, циничная полуправда была обидой и живым и погибшим. Грустно подумалось, что вот так же, где-то на его Родине, Должны были хоронить и прах Мишки-Каланчи. Представил на могиле его деда — единственного из родных, напрочь утратившего наследника в Роду... «Торе горькое по свету шлялся и до нас невзначай забрело...» — старинная песня хранила в себе слова на такой случай...
С непокрытой головой стоял рядом с прапорщиком и майором — заместителем местного военкома, исполнявшего здесь свои «обрядовые» обязанности. Он, этот майор, полный, с красным лицом, настороженно водил глазами по толпе провожавших в могилу Баграта людей и не мог взять в толк: «Откуда здесь столько народу, молодых людей и детей? Пышные похороны «афганцев» властями не поощрялись — могли быть неприятности по службе...» Невдомёк ему было, что это он, друг Баграта, своими глазами видевший его ужасную смерть, тайком позвонил в школу- интернат, откуда был Баграт, — и тихо плакали девчонки, и насуплено молчали пацаны, провожая его в землю, как родного. Надолго ли хватит их памяти?
Одна из девчонок, хорошенькая, глаза-блюдца, как рисовал в рассказах Баграт, скромно одетая, плакавшая сильнее всех, подошла и тихо спросила:
— Я же вижу — вы друг его... Скажите пожалуйста, как умер Багратик? В несчастных глазах её была лёгкая потеря не определившейся в жизни судьбы.
Ответил скупо:
— Он погиб мгновенно. Ему было легко умереть.
«А как хотелось, — припомнил былое, — явиться Баграту пред восторженные глаза этих девчонок живым Героем Советского Союза...»
Владычица судеб — случайность. Владыка случайностей — выбор, — выбор пути к другим случайностям...
И добавил к сказанному:
— Он, Баграт, настоящий герой! Ты, наверное, Алёнка?
Кивнула.
— Вот возьми, — вынул из кармана небольшой бумажный пакет.— Здесь его берет, награды и письма. Сообщишь его родне в Абхазию, покажешь могилу...
Уже собравшись покинуть кладбище, обратил внимание на надгробную плиту рядом. Остановился. На плите — длинная надпись, похожая на некролог, явно составленный самим покойным:
«Оглянулся назад — все мосты сожжены... Переплыть бы, да нету и лодочки. Надломила меня подлость милой жены, И вконец погубила страсть к водочке!
На жену, на людей я обид не таю:
Счастье мёртвых — от обид быть свободными... А живым... А живым я отсель говорю: Люди! Люди! Будьте же добрыми!
... В запасе было всего пять дней (много времени потерял здесь, дожидаясь организационных формальностей похорон). С прапорщиком — земляком из Ростова, в Ростове и расстались, условившись перед обратной дорогой встретиться в определённом месте в определённый час.
... Электричка из Ростова нудно катила его в Таганрог. Не был в России ровно год... И теперь представлял, как совсем скоро увидит Станичникова, Крестного отца своего, Дашу... И как-то тревожно и неясно, в томительных желаниях её, представлялась встреча с Доли. Целый год его не было с ними... С нею... Не много, но и... не так уж мало... Это какими мерками и категориями мерить...
Перво-наперво, решил заявиться к Станичникову. Позвонил ему ещё из Новочеркасска. Тот обрадовался несказанно — сказал, что ждёт с нетерпением. Решение сразу повидаться именно с ним было резонным: встреча верных друзей предсказуема на доброе начало и добрый конец. А там — по обстоятельствам...
Но, чего никак не ожидал, в распахнутой на его звонок двери увидел он не только Станичникова, но и Георгия и даже Колю. И все они по одному обнимали его, дожидаясь очереди, усаживали за накрытый уже стол, искренне, как дети, радостные и возбуждённые событием его появления среди них.
После стакана вина хмельное тепло пошло по крови, грея душу и облегчая голову. И только сейчас подивился, что Георгий уже не заикается.
— Так Даша же твоя его, исцелила! — поведал Станичников. — На мою голову... Теперь не переслушаешь! Ты ешь, Ваня, ешь! Харч солдатский, небось, достал уже, кишки дерёт... А ты — красавец! Заматерел! Вижу, ранен был — шрам на роже...
— А как Даша? — спросил, оживляясь. — Давно видели?
Станичников удивился:
— Так я же писал тебе... Неужели не доходят письма? Да она жила у меня, и сейчас — через день, каждый день... Спасибо ей: Илье моему, как мать и лучше! Я ведь с Ноной, женой своей, уже не живу... Но об этом не спрашивай — не тема. Давай-ка о себе рассказывай, как есть рассказывай — тут цензуры нема. Между прочим, я и Даше домой звонил, чтоб явилась сюда гуртом тебя встретить. Да трубку никто не взял. На дежурстве в больнице, наверное.
— Надолго на побывку? — встрял в разговор и Георгий, светясь Добродушным, полным лицом.
— Да какой там... — отмахнулся со вздохом. — Не побывка — мука. Друга в цинковом гробу привёз. Похоронили в Новочеркасске. Тоже детдомовский. Давайте помянем — Багратом звали... И Мишку-Каланчу помянем... — И посмотрел на Колю: — Помните, как рой пчёл с ним, под вашим руководством, на акации ковырнули?.. Помните? Сгорел Друг Мишка в топливе бензовоза... На моих глазах... Оба на моих глазах погибли.
— Да-да... — покачал головой Коля и опустил её. — Я его хорошо помню. Он у меня ещё Фреда брал читать. Увлекало его. Вот беда! Вот горе! Помянем..