Кияс набросал достаточно земли на перемычку и теперь наращивал ее с боков. Видя, что дело близится к концу, он заработал быстрее. «Вот бы отец порадовался, если б увидел, что я на участке один управляюсь! — подумал Кияс. — я ему письмо напишу. И все расскажу, как есть».
Наконец он распрямил спину. Добрая получилась перемычка. Можно смело арык заполнять — через такую перемычку никакая вода не пробьется.
Кияс тщательно, не торопясь, утрамбовал землю тыльной стороной кетменя. Перемычка стала гладкая, даже заблестела.
Мальчик отошел в сторону и несколько минут любовался своей работой. Завтра он закончит с поливом, один день ничего не решает.
Послышался глухой стук лошадиных копыт. Бригадир.
Обычно Айбол чуть ли не за сто шагов начинал с ним разговор. На этот раз он приблизился молча, ударил коня пяткой в бок и подогнал его к самой перемычке.
Кияс тоже молчал, ждал, что скажет бригадир. Он вдруг почувствовал себя провинившимся, словно и не делом занимался, а возился целый день с какой-то мелочью.
— Ты, я вижу, перемычку поправил?
По тону бригадира, по выражению его лица Кияс понял, что Айбол работой доволен, хвалит его. Кияс осмелел, поднял голову.
— Устал, наверное? Ну, ну... Ничего. Завтра докончишь.
Кияс сделал движение, как если бы уже собрался идти домой.
— Да... — Айбол одобрительно покачал головой. Уже и джигитом стал настоящим. Увижу Торжан, скажу ей: «Повзрослел твой сынок — радуйся...».
Старик развернул коня и поскакал по направлению к аулу.
Кияс начал собираться — нашел тюбетейку, которую обронил впопыхах, когда бежал к прорыву, завязал в узелок кувшин.
Выйдя на тропинку, напоследок еще раз оглядел квадраты чеков, заполненные водой, — они горели сейчас оранжевым блеском заката.
Мальчик поду мал, что если бы не прорвало сегодня отводной арык, то, может быть, завтра ему и не нужно было бы сюда возвращаться.
Он медленно брел по разбитому проселку. Ноги увязали в пухлой дорожной пыли, и передвигать их было трудно, как если бы к его сапогам привязали по пудовой гире.
Кетмень больно врезался в плечо. Утром, идя на участок, Қияс размахивал им, словно прутиком, а сейчас кетмень казался ему отлитым из свинца. Как он не до думался его на участке оставить?
Мальчик едва доплелся до аула, однако у околицы собрал остаток сил и зашагал увереннее. Не хотелось, чтобы кто-то заметил, как сильно устал он за день.
Возле одной из юрт играли ребята. Кияс прошагал мимо них и даже не оглянулся.
В другой бы раз сбросил с плеча кетмень и побыл с пол часика среди друзей, а сейчас не остановился, хотя ребята и звали его.
Видя, что он молча проходит мимо, они начали над ним подтрунивать — вот, дескать, какой деловой стал Кияс. Он и на это не обратил внимания.
Идя по улице, Кияс вспоминал, как возвращался вечерами с работы отец. Суровый и мрачный от усталости, тот проходил по аулу размеренным, тяжелым шагом, ни с кем не заговаривая.
Возле юрты с громким стуком опускал на землю кетмень, потом снимал со столба кувшин с коже.
Так уж было заведено, мать еще в полдень заново заквашивала рисовый отвар и выставляла его на солнце киснуть, чтобы к возвращению мужа коже успело перебродить.
Отец обеими руками подносил кувшин ко рту и начинал пить. Пил он жадно, огромными глотка ми — так, что коже струйками переливалось через края кувшина и заливало ворот рубахи.
Со стороны можно было подумать, что человек неделю в пустыне без воды промаялся.
Кияс тоже, подойдя к юрте, первым делом громко хлопнул о землю кетменем, снял со столба тяжелый кувшин и начал пить. Точно так же, как отец.
Напившись, он поставил кувшин на место и не спеша утерся рукавом. Отец в таких случаях вытаскивал огромный, с добрую косынку, платок.
Ничего, с завтрашнего дня, решил Кияс, он заведет себе платок, такой же, как у отца, и будет всегда носить его с собой в кармане.
Отмостка вокруг юрты была спрыснута водой и чисто подметена. Мать лежала в тени на одеяле, обложившись подушками.
Мальчик подошел к ней нарочито бодро, чтобы мать не заметила, как он устал, не начала бы его жалеть, и, опустившись на колени, присел рядом, на край одеяла.
— Недавно бригадир твой приезжал, — сказала Торжан.
Кияс подумал, что Айбол, наверное, хвалил тут его, но он не стал показывать свою радость, стараясь выглядеть взрослым. А мать осторожно погладила его до голове и почти прошептала: «У стал ты, видать, совсем, малыш...». И тут теплый ком подступил к горлу, Кияс поспешно встал.
— Письмо от отца пришло. — Мать засунула руку под подушку и, пошарив, нашла платок с письмом, протянула его сыну. Мальчик быстро развязал узелок, добрался до заветного листка бумаги и, развернув его, принялся читать. Первые строки он мельком пробежал глазами — в них отец по обычаю справлялся о благополучии аула и сообщал, что он жив и здоров, чего и всем желает.