И Сенека с Троцким говорит

Премьера оперы «Октавия. Трепанация» состоялась в Электротеатре «Станиславский» в рамках фестиваля «Территория».

Что ни сезон, то Борис Юхананов, худрук бывшего Драмтеатра имени Станиславского, нынче именуемого по-модному Электротеатр «Станиславский», ставит какую-нибудь оперу, а то и целый оперный цикл (или сериал, как говорит сам режиссер). По крайней мере, он искренне в этом убежден: на афишах пятичастных «Сверлийцев», «Галилео» и только что появившейся в Москве «Октавии...» сакраментальное слово «опера» фигурирует на полном серьезе.

Впрочем, в век постмодернизма, когда слова частенько не значат ничего или, наоборот, значат очень много (чтобы в этом убедиться, необходимо обратиться к теоретическим трудам самого Юхананова), термин «опера» применяется ко всему что ни попадя. Театральные перформансы, лишенные или музыки, или драматургии, или оркестра с хором, или пения, или сразу всего вместе, их авторы ничтоже сумняшеся называют звучным итальянским словом. Этот жанр, не так давно считавшийся у отечественных интеллектуальных снобов пыльным реликтом эпохи соцреализма, в последние годы вдруг стал невозможно модным, поэтому «примазаться» к нему спешит каждый. Барочные кантаты и оратории, авангардистские хэппенинги, театрализованные реквиемы и пассионы, немыслимые компиляции из плохо стыкующихся опусов гениальных композиторов давнего и недавнего прошлого — в оперу теперь записывают все.

«Октавия. Трепанация», российская премьера которой прошла на днях (мировая состоялась в Амстердаме два года назад — проект является копродукцией с Голландским фестивалем), — типичный продукт эпохи постмодерна. Здесь нет, например, не только оркестра, но и вообще какого-либо инструментального музыкального сопровождения — одни акустические эффекты, моделируемые на компьютере, за которым в режиме реального времени ворожит саунд-дизайнер Олег Макаров. Правда, пение в спектакле присутствует: четыре солиста (Алексей Коханов — Сенека, Сергей Малинин — Нерон, Арина Зверева — Призрак Агриппины, Василий Коростелев — Префект) всю дорогу упражняются в атональном вокале (авторства композитора Дмитрия Курляндского), бессмысленном и угнетающем, от которого постоянно клонит в сон, настолько он однообразен и скучен. Драматургии и драматического развития в «опере» тоже не наблюдается: в ее основе — трагедия Сенеки «Октавия», однако та чудесным образом прерывается вербальными инвективами ни много ни мало самого Льва Давидовича Троцкого (в исполнении нарочито-пафосного Юрия Дуванова — драматическая роль), отчего все действо приобретает абсурдистский налет, а любую логическую последовательность утрачивает абсолютно.

Но если оперные добродетели постановки весьма сомнительны, то как перформанс она, безусловно, представляет собой определенный интерес. Главным образом за счет сценографии Степана Лукьянова, костюмов Анастасии Нефедовой, света Сергея Васильева и грима Ксении Горчевой. На сцене — огромная голова вождя мирового пролетариата в лавровом венке, терракотовые воины из захоронений первого китайского императора, затянутые в красный латекс красноармейцы в буденновках и с рогатыми винтовками, колесница, запряженная скелетами кентавров, и прочие «чудеса»: весь этот немыслимый винегрет смотрится весьма эффектно, и уже одно его разглядывание позволяет публике скоротать время и абстрагироваться от тирании звукового уныния.

Кстати, о тирании: как декларируют Юхананов и Курляндский, весь перформанс задуман ради нее, точнее, ради борьбы с ней — подзаголовок «трепанация» настаивает на необходимости избавления от любых проявлений несвободы. В Голландии спектакль был впервые показан к столетнему юбилею российской революции: спустя век освобождение от монархии трактуется авторами перформанса исключительно в негативном ключе, лишь как смена одного авторитарного режима на другой. Образы диктатуры многогранны, но Юхананов и Курляндский, помимо большевистской, выбирают еще две — римскую в лице императора Нерона (который, как известно, любил, но не умел петь и, помимо прочего, еще и тиранил своими вокализами окружающих) и китайскую, столь очевидно не персонифицированную в спектакле.

Композитор идет даже дальше режиссера, объявляя тиранией и собственное ремесло — ведь «идея строгой нотации, тотальной фиксации параметров звуковой ткани — по сути, тоталитаристская». Тем не менее от участия в создании оперы, пусть даже и такой, не отказывается и имени своего на афише не стесняется. И это архиверно, ведь, помимо впечатляющей сценографии, в «Октавии...» достигнуто главное: тема тирании раскрыта именно музыкальными средствами — от звукового контента хочется сбежать из зала уже на шестой минуте представления (а приходится высидеть полтора часа без антракта). О венценосных диктаторах в прошлом было создано немало опер (например, «Набукко», «Макбет», «Аттила», «Борис Годунов» или «Псковитянка»), но ни одному композитору-классику не удалось достичь таких вершин. Находясь в здравом уме, отутюженные тираноборческим перформансом слушатели едва ли захотят повторить этот опыт — ну разве только если их подвергнут неудачной трепанации, но уже не в театре, а в медицинском стационаре.

23 октября 2019 г., "Культура"