«Алина Францевна нравом обладала ярким, но отходчивым. Крутобокая, рыжебровая, с лёгким акцентом на гласных. Она любила плодоносить миру свои мнения. Обо всём и обо всех, конечно. Мир роптал и грузился. Но не спорил. Спорить с Алиной Францевной — собой не дорожить!
Летом, ей внимали соседи, по кооперативу дачников; и путешествующие в рейсовом автобусе. Спустя пяток лет сопредельного быта, соседи слева, утомившись от бдений Алины, за их непроким житием. Да так, что отпуск — не в радость! В глотку не лезет. Возвысили забор, под три метра. Убив, тем самым, добротный кусок — не колхозных просторов — участка. Он оказался навеки погружён в тень. Не поленились, вдоль забора высадили жимолость и боярышник. Вдруг вздорная баба решится на перескок «Суворова через Альпы». А на калиточку установили домофон. И смотрели в экранчик, после звонка. Долго и придирчиво — не прячется ли за спиной молочника, акцентирующая на их доходах и источниках оных, ушлая Францевна. С неё станется!
Бабка справа из «доходов» имела только внука-студента. И он исправно стрелял «с пенсии, на пиво». Поэтому, забора не случилось. Но, голь на выдумки! И старуня резво оглохла. Даже сломанный аппарат носила. Внук, регулярно порицаемый Алиной за современные нравы, спёр где-то и порадовал, в кои-то, бабулю. Той оставалось лишь — при соседском ордовом набеге — делать недоумённые глаза и громко орать: «Чё? Не слышно. Говори громче, милая». Получалось неубедительно, но не проверишь.
Больше всего доставалось пассажирам «Пазика». Он гонял дважды в день и народ всё был свой, знакомый. Ахаенный многажды, изученный недостатками и незаконными прибытками. Вычленив «жертву на сегодня», Алина Францева. Прочистив предварительно горло, выставляла указательный в потолок автобуса. И вещала: «А Егор Савелич нынче, что-то не в голосе. Пил, наверное, вчера. Жена к матери схлынула — вот, он и во все тяжкие. А печень-то одна…» И скорбно замолкала. Люд, восприняв новость обмирал, в жалости и соучастии. Стремительно напрягаясь кишками — не они ли следующие? Взяв короткую передышку, а, скорее, театральную паузу. Мегера озирала публику торжествующим орлиным взором — ей-ей, будто мелкую пичугу только что схавала. Без хлеба! И номер повторялся. На бис! Но с другим страдальцем.
Водитель, поначалу косился на нарядную тётку. Не спугнула бы клиентов — кому охота, за свои деньги свой позор огребать. Но потом, расслабился. Выручка не падает, а ехать — так-то! — веселей. Думал даже, не собирать ли плату за шоу. Но оказался гуманнее, чем предполагал. И лишь оглядывался в салон, на особенно удачные шутки и выпады фурии. И улыбался! Хороша жизнь!
Где-то, года через полтора. Шоферская дочка влюбилась скоротечно. И так же, не спросясь родительского совета, выскочила замуж. Сватьей водилы-доброхота оказалась небезызвестная Алина Францовна. Вот такой вот, каламбур!»