В апреле 1946 года Временное гражданское управление Кёнигсбергской области приняло решение об увеличение числа детских домов, и менее чем два месяца спустя в Кёнигсберге функционировало уже 5 таких учреждений, плюс еще 14 при районных комендатурах (в общей сложности там проживали 2468 немецких сирот). Летом того же года немецкие детдома передали в ведение отдела народного образования, то есть, гражданским властям. Из них один был дошкольным (для детей до 7 лет), 4 являлись школьными (для детей старше 7 лет), и 14 - смешанными.
Администрациям детдомов быстро пришлось столкнуться с той же проблемой, что и главврачам кёнигсбергских больниц незадолго до этого. Например, детский дом № 1 на улице Киевской, 14 изначально был рассчитан на 150 детей, а реально принял 212.
Наладили и систему отбора. В феврале-марте 1946 года сначала военные, а затем милиция и наробраз проводили работу по выявлению детей, оставшихся без попечения родителей. Таких сначала направляли в детприемники-распределители (в Кёнигсберге их было два – на Верхнеозерной, 17/19 и на Химической, 29), где дети находились до двух недель, проходя медосмотр и при необходимости - карантин. Затем по путевкам облоно всех распределяли в детские дома. Предполагалось организовать и детскую колонию с промышленным профилем по образцу легендарных макаренковских - для сирот возрастом от 14 лет. После получения профессиональных навыков воспитанников трудоустраивали бы на различные предприятия региона. Но с этим проектом что-то не срослось.
Настоящий наплыв в детдома произошел зимой 1946-1947 года, которая выдалась невиданно суровой для этих мест и усугубила последствия острой нехватки продовольствия. «Это вы привезли с собой свою русскую зиму», - говорили советским переселенцам (им, кстати, тоже пришлось туго) немцы, которых голод и холод косили со страшной силой.
«В результате высокой смертности среди немецкого населения много детей оказалось на улицах, - подтверждает Я. Н. Строганова. - Немало было из многодетных семей, о чем свидетельствует список сиротского дома Лиска-Шаакен, где находилось по 3-6 детей из одной семьи. Попадали в детские дома и дети, родители которых были осуждены за воровство продуктов».
В начале 1947 года, стремясь избавиться хотя бы от городских беспризорников, все детдома решили перевести в сельскую местность. Таким способом можно было заодно хотя бы отчасти облегчить проблему снабжения продуктами: дети могли бы трудиться в подсобных хозяйствах, на полях и огородах. Но массового исхода на пленер не вышло, переселили только детдома №№ 1 и 3. Как бы то ни было, к 1 сентября 1947 года в области уже насчитывалось 23 детских дома с общим числом 3355 детей, среди которых было 68 русских.
Финансирование оставляло желать много лучшего: в 1946-1947 учебном году детдомам выделили около 14 миллионов рублей. При этом на содержание одного русского ребенка отводилось свыше 7 тысяч рублей в год, а на немецкого полагалось только 4700. Продолжались перебои с продуктами – как в немецких, так и в русских детских домах.
«...Имелась, правда, еда, однако, ее всегда не было достаточно, чтобы быть сытыми, - вспоминала одна из воспитанниц немецкого детдома. - Но по сравнению с детьми, которые не находили приюта, нам было хорошо. Мы имели крышу над головой и кровать».
Вдобавок обострилась проблема с персоналом. Квалифицированных педагогов для детдомов в Кёнигсберге-Калининграде и области катастрофически не хватало. Неудивительно, что поначалу все они, начиная с дворника и заканчивая заведующим, были немцами. В число завов затесались даже двое пасторов, а среди воспитательниц и нянечек оказалось 13 монашек. Отношение советской власти к служителям культа было традиционно негативное, а уж доверять им воспитание будущих строителей коммунизма и вовсе никто не собирался. Поэтому к 1 июля 1947 года руководителями всех местных детдомов стали советские граждане.
Увы, во многих случаях о необходимом уровне квалификации педагогов говорить не приходилось. Из 19 заведующих только 6 имели высшее педагогическое образование, 9 - незаконченное высшее, двое довольствовались средним. Причем у 16 собственно педагогический стаж не превышал одного года. Воспитателями в большинстве по-прежнему оставались немцы: из 142 было лишь 54 русских. Попытались просить помощи у Москвы, направив в отдел школ ЦК ВКП (б) и в Совмин РСФСР просьбу командировать в область хотя бы 40 воспитателей со знанием немецкого языка. Но ответа так и не дождались.
Немецкие детдомовцы подпадали под советский закон о всеобщем образовании. При 9 детдомах были открыты начальные школы, при двух - семилетки, функционировали городские и сельские учебные заведения. На улице Комсомольской (бывшей Луизен-аллее), где сегодня располагается средняя школа №27, тогда была школа для немецких детей, которую посещали и воспитанники детского дома № 5.
«Каждое утро один вид, - вспоминала немецкая учительница Люци Фальк. - Во главе идут маленькие девочки, дети-сироты следуют по двое в длинном ряду. Ни один ребенок не выходит из ряда. В своих темных пальто они представляют траурную процессию. Это не веселые, не озорные дети, они отличаются от всех остальных. Вид их 21 лиц бесстрастный, они очень многое пережили, видели и потеряли».
Маленьких немцев приучали к жизни в советском коллективе. Как и их русские сверстники, они праздновали годовщины Октябрьской революции, 1 Мая, дни рождения Ленина и Сталина, украшая к этим датам помещения, разучивая стихи и песни. Насколько удачной была эта попытка адаптации, можно спорить. Судя по всему, наибольших успехов достигли в детдоме Полесска, где, когда дошло до депортации немецкого населения, воспитанники в один голос заявили, что не желают ехать в Германию, а хотят остаться в СССР. Но известны и другие случаи, когда немецкие дети бережно хранили нацистскую литературу, фотографии лидеров НСДАП, игрушки с изображениями свастики.
Возможно, процесс натурализации шел бы более успешно, если бы всех выпускников немецких детдомов (по достижении возраста 14 или 15 лет) удавалось трудоустраивать. Однако и с профподготовкой, и с работой были сложности: немецких подростков не принимали в ремесленные училища и школы фабрично-заводского обучения. К 1 июля 1947 года из 28 217 детдомовцев смогли трудоустроиться только 47, и редко кому повезло попасть на промышленные предприятия - чаще приходилось идти в военные совхозы. Девочки 15-16 лет имели шансы стать домработницами в обеспеченных русских семьях.
Начавшееся в октябре 1947-го выселение немцев из Восточной Пруссии в советскую оккупационную зону Германии подразумевало первоочередную отправку детдомовцев и обитателей домов престарелых.
«Воспитанники детдомов перед отъездом тщательно осматривались врачами; если среди них были больные, их оставляли до следующего выезда, - пишет Строганова. - Сирот снабдили новой одеждой».
Первый эшелон ушел 22 октября. Вторым - 24 октября выехало свыше 600 детей, которых сопровождали воспитатели и медперсонал. Третьим - 26 октября отправили 2331 ребенка. В общей сложности за октябрь-ноябрь из 10 тысяч депортированных немцев около 4 тысяч составляли детдомовцы. Всего было депортировано 102 494 человека, из которых 33 622 ребенка, это примерно треть от общего числа.
Но что интересно, при этом совершенно забыли про тех немчиков, которые подались за пропитанием в соседнюю Литву! Множество их батрачило у тамошних крестьян, которые привозили в Калининградскую область для продажи сельхозпродукцию, а обратно возвращались с маленьким немецким работником, на котором впоследствии экономили кучу денег. Ведь даже если такой ребенок вдруг заболевал, в больницу он не обращался, поскольку не знал ни литовского, ни русского языка. Лишь некоторые оказались в тамошних детдомах, где получали литовские имена. Известно, например, о немецкой девочке Ханкелоре Вайнтке, которая стала Анжелой Вайвадите .
Оказавшиеся в Литве немецкие дети скрывались по хуторам у своих хозяев вплоть до 1952 года, когда Министерство Государственной безопасности СССР приняло директиву №202, согласно которой «немецкие литовцы» могли принять советское гражданство. Точное их количество осталось неизвестным.
