Большую часть своего времени Мухтар проводил в машине, с машиной. Может быть, потому он так и берег свой БелАЗ, никому его не доверял.
И в отличие от других шоферов, которые были не прочь прихватить пассажира — одни для «калыма», другие чтобы скоротать время за разговором, — испытывал легкую неприязнь к попутчикам, словно они могли нанести его БелАЗу вред.
И лишь иногда, ради старого человека, он останавливал машину.
Причем денег никогда не брал и брезгливо морщился, когда пассажир пытался сунуть ему в карман смятую бумажку.
В тот вечер, увидев на дороге полную молодую женщину с поднятой рукой, он скользнул по ней равнодушным взглядом и, не сбавляя скорости, проехал мимо.
Но потом почему-то затормозил. Женщина не заставила себя ждать.
Она неловко вскинула ногу на высокую ступеньку и, тяжело дыша, плюхнулась рядом на сиденье.
Он молчал. Она — тоже.
Еще и до Буйнакса не доехали, как небо вдруг потемнело, словно и не было только что сияющего зимнего дня.
Мухтар включил мощные фары, и они освещали дорогу далеко впереди.
Но на самом тяжелом подъеме неожиданно поднялась метель. Воронками закружил снег.
Белые столбы зашатались перед глазами, стекла в одно мгновенье оказались залеплены снегом. Фары освещали только плотную мутную мглу.
Многое повидал Мухтар в пути за эти пять лет. Случалось, в половодье преграждала путь река.
Обвал заставлял его сутками «загорать» на дороге. Но такое он видел впервые.
Не успел он высунуть нос из машины, чтобы сориентироваться в этой обстановке, как снег и ветер чуть не свалили его с ног.
— Придется здесь заночевать! — хмуро пробурчал Мухтар, влезая обратно в кабину, и добавил, взглянув на женщину: — Вы тепло одеты?
Женщина встрепенулась.
— Что вы сказали? Заночевать? Здесь? Вы с ума сошли. Поезжайте. И скорее.
— Куда? В пропасть? — усмехнулся Мухтар и сказал, переходя на «ты»: — Погляди в окно!
Но женщина не обратила никакого внимания на него.
— Надо! Надо! — проговорила она, сжимая руки и глядя на него с мольбой. Глаза ее лихорадочно горели.
«Сумасшедшая! — мелькнуло в голове Мухтара — И угораздило же меня с ней связаться».
Открыв дверцу, он выпрыгнул из кабины и сразу же по пояс увяз в сугробе. Вокруг шевелилась жгучая тьма. Даже снег выглядел черным в этой непроглядной мгле.
Ветер бил в лицо дробинками снега. Не только сделать шага, даже дышать невозможно.
«Ну и дела! — уныло подумал Мухтар.— Метель. Тьма. И сумасшедшая баба в машине».
Он предпочел бы остаться здесь, в сугробе, чем делить с ней тесную кабину. Но женщина приоткрыла дверцу, и позвала его, требовательно и резко.
«Надо с ней поосторожней», — решил Мухтар и сказал как можно спокойнее и ласковее:
— Ничего страшного. В кабине тепло. Переночуем, а утром, глядишь, и метель уляжется.
Вдруг ему пришло в голову, что она боится остаться с ним на ночь в кабине. Ну, конечно, боится. Как-никак чужой мужчина. Откуда она знает, что у него на уме.
— Не бойся,— сказал он с грубоватой ласковостью.— Я тебя не трону.
Но женщину это не успокоило.
— О чем ты говоришь! — с досадой воскликнула она и, прислонившись головой к стеклу кабины, стала растирать бок.
— Вам холодно? Возьмите мою шубу.
— Мне не холодно! — как-то странно взвизгнула она. — Мне жарко. Мне очень жарко. Ой! Что у тебя, камень вместо сердца или у тебя нет матери?
— Разумеется, я не вырос на дереве, как дикий плод,— пробурчал Мухтар, испытывая все большее раздражение к этой беспокойной попутчице и забыв о своем намерении быть с нею поосторожнее.
А женщина вдруг вскрикнула громко, схватила Мухтара за руку, да так сильно, словно клещами сжала.
— У тебя что-нибудь болит? — осторожно спросил он.
Но она уже отпустила его руку и как-то вся осела, утихла. Мухтару даже показалось, что она уснула.
Он отвернулся от нее, подул на стекло.
— Ой, ой! — снова вскрикнула женщина.— Неужели ты не можешь отвезти меня в какой-нибудь аул! Неужели ты не понимаешь?..— она посмотрела на него беспомощными, виноватыми глазами.
Словно молния ударила в дерево, расщепив его надвое. Мухтар почувствовал себя этим деревом, которому больше не жить, не зеленеть листьями, а стоять обугленным и черным.
— Ты что! — взвизгнул он отчаянно. — У меня здесь никто никогда не рожал. Ты понимаешь, никто. Для этого есть больница. Дети всегда рождаются в больнице. Только там. Ты что, этого не знаешь?..
Он говорил так, словно собирался вразумить, образумить ее, отговорить от поспешного и необдуманного шага.
— Ты думаешь, это от меня зависит,— тоскливо сказала женщина, и какое-то подобие улыбки промелькнуло на ее измученном лице.— Видишь, как нескладно получилось. Мой муж тракторист. Его послали в Махачкалу за новым трактором. В дороге случилась авария, и сейчас он лежит в больнице с переломом бедра. Я вчера только узнала об этом, и сразу же — к нему. А он как чувствовал, говорит: ты что, хочешь родить в дороге, сейчас же поезжай домой!..
Она назвала его братом. И это теперь обязывало его защитить ее. Теперь она была для него не случайной попутчицей, так некстати взятой им на дороге, а сестрой, которая попала в беду и которой он должен, обязан помочь.
Такой обычай издавна существовал в горах. Если даже им придется заночевать на одной бурке, никто не скажет о них худого слова, потому что все знают: горец никогда не очернит священного доверия женщины, назвавшей его «братом».
Женщина то вскрикивала, то затихала, и тогда Мухтару казалось, что она уснула.
Прислушиваясь к ее тяжелому дыханию, к вою ветра за стеной кабины, ненадежно защищенной от ветра и метели, волею случая оказавшийся свидетелем чужого счастья и чужой беды, Мухтар испытывал непонятные, незнакомые ему чувства.
Он вспоминал мать. Вспоминал с болью и нежностью — в первый раз за эти пять лет, аул, в котором он родился и вырос, затерялся между двумя высокими вершинами.
Они образовывали как бы седло, и в его впадине были рассыпаны каменные сакли.
Утро здесь начиналось раньше, чем в долинах, потому что одна вершина была ниже другой и с ее острия скатывалось солнце.
Яркое, огромное и жгучее, оно роняло на аул столько лучей и лучиков, сколько в нем было окон, вспыхивающих дверных ручек, железных крыш и цинковых дымовых труб.
И потому на заре аул со стороны был похож на пламя. Издалека могло показаться даже, что там все охвачено пожаром.