Звезды второй величины исчезают с экрана и уходят со сцены, как правило, намного раньше своих коллег величины первой, но и от них продолжают доходить свет и звуки хотя, и то, и другое вполне возможно является обманом нашего слуха и зрения.
Первыми перестают попадаться на глаза их изображения в виде афиш на заборах и плакатов на стенах квартир, но еще раньше, как это ни парадоксально, с улиц пропадают их невольные двойники, не совсем точные копии знаменитостей-однодневок, мало кому известных за пределами собственной страны.
В эпоху удлиненных мужских причесок Элвин Стардаст указал выход из положения тем, чьи волосы курчавились слишком мелко, освоив образ невысокого, но уверенного в себе крепыша на платформах, хранящего верность рокерской стрижке а ля Винс Тэйлор.
Линси Де Пол, которую едва ли кто наблюдал живьем (фото певицы отсутствовало на пластинке с самой известной ее песней), было совсем не трудно представить веснушчатой девицей, потешно переставляющей в ритме песенки Sugar Me оголенные мини-юбкой ноги. Непременно на платформах – без них человек начала семидесятых чувствовал себя ампутантом.
Линси Де Пол и Элвин Стардаст, заслуженные ветераны британской поп-сцены, покинули этот мир один за другим совсем недавно. Они не были столь популярны как Марк Болан или Сузи Кватро, ничуть не уступая коллегам в плане обаяния и мастерства. В данном случае незатасканность имен – лишний повод приглядеться повнимательней в поисках затерявшихся мелочей.
Увы, это так – чем дальше от современности годы короткой славы ушедшего артиста, тем чаще его уход воспринимается лишь как повод зафиксировать несколько мыслей, как правило, не имеющих прямого отношения к тому, чем покойный прославился при жизни.
Вопрос «да кого они могли здесь интересовать?» звучит грубовато, но вполне уместно.
Могли, – голосом отца Гамлета отвечает автор этих строк. Не прямо, но очень даже могли. У истории моего поколения тоже есть еретики и ревизионисты, готовые рассуждать неизвестно о ком – «шепотом, потом полушепотом, потом уже молча»…
В одной злопыхательской песенке советские ассенизаторы на собрании обещали нацедить «цистерну сверхурочно», и эта сценка тоже воспринималась как отталкивающий своим неправдоподобием перебор. По крайней мере, многим в ту пору такое постановление казалось немыслимым, чем-то вроде отправки космонавтов на солнце.
Разницу между эксцессом и здоровой дерзостью символизировали «патлы» и стильная молодежная прическа.
С годами эпатажные «патлы» снова стали просто патлами, собрание ассенизаторов – банальным клубом по специфическим интересам.
Если ты человек экономный – нажал на кнопку, и смотри. Денег не жалко: звони – приедут, обдадут…
Но меня интересует тот, кому Элвин Стардаст казался круче Боуи и Элвиса, несмотря на отголоски их имен в этом нарочито громком сценическом псевдониме, подчеркивавшие пародийность образа.
Я дорожу сочувствием к подростку, не по-рыцарски влюбленному в Линси Де Пол, настолько, что ему хватило ума, выдавая брезгливость за благородство, пренебречь единственным доступным аналогом британской певицы на местной сцене.
В финале триллера, детектив, просматривая видеозапись, узнает в снимающем маску маньяке себя. Наши мании мертвы, и заблуждавшийся может спокойно посещать места своих заблуждений.
Мой жизненный путь пересечен двумя людьми, встретив которых можно было воскликнуть: Элвин Стардаст! Вспомни про них, и в голове тотчас заиграет вступление к его боевику Red Dress…
Один перестраховщик осторожно высказывал мысль, будто «Красное платье» следует понимать, как «Красный флаг». Я возразил ему – тогда арабский фильм «Белое платье» тоже следует понимать соответственно. Он смутился и увильнул от дальнейшего разговора.
Проще всего представить их на перекрестке, в ожидании зеленого света – одному нужен угловой гастроном, а другой собрался в кино. Оба без шапок, бакенбарды, короткий мужской шарф в хлопьях табачного пепла и комочках шерсти.
Готово – горит зеленый, и они пересекают проспект, не подозревая о существовании друг друга.
Володарский и Колосок. Колосок и Володарский.
Два Элвина Стардаста Александровского уезда.
Оба родились примерно в одно время, примерно к восьмому классу оформилось сходство с Элвином Стардастом и Литтл Тони, до которых им обоим не было никакого дела.
Оба выросли в опасных, «блатных» районах, но на разных концах города. Один (не будем уточнять, кто) быстро сел по серьезной статье на десять лет, другой, несмотря на гангстерскую ауру, потратил угробленную своим двойником декаду на получение диплома и партбилета, необходимых для внедрения в серьезные индустриально-экономические структуры.
Остальное заслуживает отдельного рассказа. Приблизительно в одно и то же время – это было в начале века, два разных человека, уже с неохотой сообщили мне о них, каждый в свой черед – буквально одно и то же:
– Видел тут Володарского (Колоска).
– Ну и как он, по-прежнему, в бакенбардах и похож на Элвина Стардаста?
– Он уже ни на кого не похож. Ты бы его не узнал.
Темп вступления к Red Dress замедлился до похоронного марша и смолк. Но песня мне не разонравилась.
Настоящий Элвин Стардаст покинул этот мир семидесяти двух лет от роду, выпустив новый альбом после тридцатилетнего перерыва. Полвека в шоу-бизнесе – имперский срок; его всегда можно было опознать, несмотря на разные псевдонимы, явно необходимые артисту, чья настоящая фамилия Jewry переводится как «еврейство».
Виктория пела на танцaх, но скорей всего ее открыли и заметили еще в заводской самодеятельности. У меня и в мыслях не было узнавать о ней больше, настолько она была недосягаема. Мне просто нравилось время года, сравнительно немноголюдная танцплощадка и оркестр с первоклассным репертуаром.
Коронным номером Виктории была Sugar Me – единственная песня Линси Де Пол, по-настоящему впечатлившая советского слушателя, не пробудив любопытства к самой певице.
Прохладно-кокетливая интонация, клавиши, словно лед в стакане. Но пьющего интересует спиртное, а лед – ненужные подробности, атрибут западной экзотики, в нашем климате необязательный.
Мало кто имел представление о внешности Линси Де Пол, и вероятность того, что кто либо этим счастливцам завидовал, пожалуй, еще меньше.
Отдельные смельчаки уверяли, если не выключать на ночь телевизор, сквозь помехи пустого экрана могут прорезаться фрагменты заграничных передач. Воображение моих любознательных сверстников в таком режиме и работало.
Виктория, в новейших брюках из темно-синего, почти лилового, как выбритые, на фоне бакенбардов, щеки Володарского, была превосходным заменителем англичанки, ни капли не копируя ее стиль, о котором она ничего не знала.
Волосы у Виктории были каштановые, с аспидным отливом (я отметил эту деталь, прочитав о том, как настоящая Линси Де Пол начала вдруг лысеть на нервной почве). Почему-то мне казалось, что больше мы с нею не встретимся, но вышло несколько иначе. В том же парке, где располагалась танцплощадка, затаился немодный ресторан, куда обычно ссылали лабухов, чей моральный облик не соответствовал стандартам центральных заведений.
Прошло семь лет, и в одной из шумных, похожих на злую мачеху в индийском кино, посетительниц оркестровки, я опознал ту самую Викторию, что пела Sugar Me с дощатого помоста, и в свете копеечных лампочек выглядела не хуже, чем на эстраде Top of The Pops.
Я опознал ее по тем же «вельветовым» джинсам – заношенным до болезненного лоска, словно щеки, отсидевшего свой «чирик» сапожника», сохранившего верность моде конца шестидесятых, когда и Джонc, иХамп и Элвис все как один красились в черный цвет и отпускали баки. Волосы были прежнего цвета, такие же пышные, с тем же блеском.
В зале было темно и пусто. Девицы явились к полуночи, зная, что пьют здесь подолгу. Из зеркала возле вешалок на меня смотрел детектив, оказавшийся маньяком.
Голоса «в комнате отдыха музыкантов» напоминали карканье и лай. Линси Де Пол там и не пахло.
Я, конечно, узнал ее не только по фасону штанов, просто я старался не смотреть на лицо, на губы, так восхитительно наивно скандировавшие в простенький микрофон отрывистое: Sugar!.. Sugar!..
***
Звукорежиссер медленно убирает звук – песня затихает, будто бы вдали, но певец перед микрофоном в студии продолжает повторять финальную фразу на прежней громкости большее количество раз, нежели нам известно по канонической версии, иногда позволяя себе любопытные отклонения, о которых мы уже никогда не узнаем, потому что их никто не записывал.
Легко сказать – не жалейте, товарищи, ленту! Записывайте все подряд – потом интересней будет.
Когда, по крайней мере, на словах, моральный кодекс нашего человека выглядел иначе, обсуждая поход на рыбалку, рассудительный мальчик говорил, бывало, привередливому: «дело твое – можем такого-то и таких-то и не позвать, только запомни – чем больше народа, тем веселее». И черт возьми, как же он был прав, этот нищий речник-пэтэушник…
Так и для меня, все они, большие и малые, целеустремленные и непутевые – неотошедшие до конца, продолжают делать свое дело.
Первейший симптом проникновения в «сумеречную зону» – острое осознание одиночества, когда тебе даже некому возразить: «Он все врёт, совсем не так выглядели эти люди, и звали их совсем не так, и песня, которую пела «Виктория» называлась совсем иначе!..»
Далее читайте и слушайте:
*Наваждение
* Три миниатюры о лишних людях
* Парк, Фэйм, инцидент
* Песни неведения