Ораниенбаум навеял мне воспоминания о «Гардемаринах» и о «Тайнах дворцовых переворотов», двух костюмных проектах Светланы Дружининой, хотя эти сериалы не там снимались. Навеял потому, что, с одной стороны, место это сохранило и вид, и энергетику былых времён: фашисты его не разрушили, не сожгли и не разграбили; просто не смогли взять, как Петергоф или Гатчину. И в немалой степени благодаря близости Кронштадта, до которого почти в прямом смысле – рукой подать, если "махнуть" ею через Финский залив.
А с другой стороны, история этого места перекликается с темой причудливости и непостоянства положений сильных мира сего: в прошлом ты – пирожник-разносчик, никто и ничто, но, оказавшись в нужном месте в нужное время и приложив весь талант и харизму, умеешь пробиться, и вот, ты в фаворе, на пике власти, правая рука императора – ну, а завтра едешь в ссылку или погибаешь от руки другого фаворита… Эта линия превратностей в судьбах отчетливо прослеживается в дружининских фильмах, хотя не знаю, насколько она занимала режиссера на самом деле.
Когда-то место на побережье залива Петр I пожаловал своему сподвижнику и фавориту Александру Меншикову, поднявшемуся к небывалым высотам власти и славы из самых низов, от торговли пирогами и услужливого полурабского-полушпионского занятия денщика.
Меншиков подошёл к строительству своего нового дворца с обстоятельностью и шиком, отгрохал такую красоту, что и царские палаты затмевала. Как тогда водилось, пригласил лучших итальянских мастеров. Символом поместья стало померанцевое дерево: то ли потому, что апельсины в оранжереях тогда модно было выращивать, то ли в честь Вильгельма III Оранского, правителя Нидерландов, короля Англии и Шотландии, который был кумиром Петра.
Может, если бы скромнее вёл себя светлейший князь Александр Данилович – плавно бы ушёл на покой после смерти своего царственного покровителя и друга, встретил бы спокойную старость. Но Меншиков до мозга костей был не таков. Уж очень он был деятелен, прочно он врос в казну и во власть, за то и поплатился, окончив жизнь в бедности, если не в нищете, в ссылке.
А роскошное его имение с дворцом и парками отошло в казну.
Второй яркой и снова трагической страницей в существовании Ораниенбаума стало правление Петра III. Получив в пользование имение, будущий император переустроил его, и вновь за работу взялись знающие итальянцы, не кто-нибудь, а сам Бартоломео Растрелли! Но с владельцем не поменялось назначение Ораниенбаума – быть увеселительным местом для отдыха двора. А там где двор – там охрана и вся обслуга. Так вокруг поместья стал складываться городок.
Когда Пётр стал императором, Ораниенбаум не забросил. В поместье император развлекался со своей фавориткой, играл на скрипке, слушал оперу, устраивал маскарады, хранил коллекцию картин и тех же скрипок … Если судить по поместью, человек этот был не таким уж «тупым солдафоном», как его пытаются представить идеологи екатерининской поры, он был достаточно образован, наделён чувствами и вкусом. Впрочем, чтобы управлять империей, тонкой душевной организации и образования недостаточно. Символично, что отречение этого неудачливого правителя произошло тоже здесь, в Ораниенбауме.
Супруга Петра III, императрица Екатерина к Ораниенбауму испытывала смешанные чувства: без сомнения, он напоминал ей о нелюбимом муже, но местом был привлекательным и с хорошей инфраструктурой. Поэтому Екатерина в Ораниенбауме сразу после восшествия на престол построила Собственную дачу (да, так этот дворцово-парковый ансамбль называется), частью которой стал Китайский дворец. На те времена как раз пришлась мода на восточную роскошь, стиль шинуазри, и вот, в декоре появились дальневосточные мотивы, в интерьерах небольших и изящных апартаментов – китайские и японские вазы, мебель с инкрустацией и лакировкой, вышитые панно.
Архитектором проекта стал… правильно, итальянец: прославленный Антонио Ринальди; он занимался не только постройками, но и парком.
Однако дачу Екатерина создавала не для того, чтобы отдыхать (едва ли отдохнёшь тут, с призраками былого!), а чтобы общаться с нужными людьми, обычно иностранными гостями, дипломатами, общественными деятелями в неформальной обстановке, в обстановке, которая бы не уступала роскошью и вкусом дворцам и салонам Европы.
Если в Екатерининском дворце жемчужиной является Янтарная комната, то в Ораниенбауме такой жемчужиной является Стеклярусный кабинет. Двенадцать панно, с изображением тропических зарослей и фантастических птиц, вышитых во французской технике объёмно на фоне стекляруса, украшают стены небольшой комнатки. Над изготовлением панно трудились девять русских золотошвей под руководством бывшей актрисы французского театра Марии де Шель. Стеклярус, которого здесь два миллиона бусин, поставлялся с расположенной в окрестностях мозаичной фабрики Михаила Ломоносова. Блестящий учёный, поэт и изобретатель разработал свою собственную технику изготовления и укладки мозаики и смог реализоваться в художественных проектах, обеспечив себя собственными материалами нужных оттенков, количества и качества.
Именно благодаря присутствию когда-то в этих краях учёного городок вокруг царских владений в ХХ веке стал носить новое название – Ломоносов. Но от всего уникального наследия Михаила Васильевича этим местам досталось только убранство Стеклярусного кабинета да имя гения: к сожалению, ещё в XVIII веке, после смерти самого Ломоносова его фабрика пришла в упадок, а секрет уникальных мозаик оказался утерян…
…Ах, сударь мой! Едва ли это тайна:
Читать историю в росинках на траве
И в бликах солнца, брошенных случайно
На тихий пруд и статуи в листве.
Стекляруса серебряные слёзы
Мерцают нам сквозь пыльный полумрак.
И мы кладём пасьянс из всякой прозы
На столик, на янтарный старый лак.
Под локоток шагаем по аллейкам,
Кокетничаем, будто в маскарад,
Киваем – в клетках певчим канарейкам –
И забавляемся над сложностью шарад.
Но всё потешное: дворцы, аллеи, горки.
Шарады – только кажутся сложны.
Мы прозорливы, опытны и зорки.
Чего нам ждать от этой старины?
Всё здесь давно известно и не ново.
Чем удивить способен этот сад?
Но, словно птичка, вспархивает слово
Над вековым безмолвием оград…