«До чего же сладкий этот ребенок! Так бы его и съела!»
И вправду, маленькие детишки имеют свой вкус — будто соблазнительное, аппетитное лакомство.
Впрочем, не только вкус, но и запах. Обделается наш очаровательный младенец и благоухает отнюдь не фиалками. Или срыгнет на рубашечку, распашонку, пеленку, ухитрившись попасть на шейку и в ушко — иной раз даже волосинки слипнутся,— и такой пойдет от него кислый молочный дух, что даже родители и те норовят нос отвернуть.
«Фу, вонючий, выброси лучше!» — сколько раз мы повторяли эту строку из популярной детской песенки — при этом, конечно, с такой интонацией, что по смыслу это скорее относилось к самому малышу, чем к подгузнику или пеленке. Мы смеялись в лицо беспомощной крохе или малышу чуть повзрослее — и потому смущенному,— и это вмиг скрашивало неприятную процедуру обмывания и переодевания ребенка.
Пожалуй, самое чудесное в общении с такими вот несмышленышами — то, что столько приходится смеяться с ними (и над ними). Вечером мы только что выкупали малыша, и вот он лежит перед нами завернутый в большое полотенце или купальную простыню, так что только глазенки да кончик носа торчат наружу.
Но он не лежит спокойно. Отпихивается руками, ногами, пытаясь сбросить с себя полотенце, но мы не даем — куда там! — укрываем снова, похлопывая ладонями, чтобы промокнуть крошечное тельце насухо, чтобы не застудить маленького. Ну а теперь приступаем к одеванию: ручку, другую — в рукава распашонки, а если ребенок вышел из младенческого возраста, то в ночную рубашку (у нас в семье это называлось «ночной балахон»), под попку — пеленку и так далее, все это совместными усилиями отца и матери, потому что одной матери тут мало.
Не то чтобы она не справилась — хотя с двух-, трех-, четырехлетним проворным шалунишкой не каждая молодая мать легко совладает,— просто в одиночку она не сможет радоваться сполна.
Ведь есть в жизни радости, для которых, как всем известно, необходимо участие, по меньшей мере двух сторон, но есть и такие, где требуются трое. К числу последних я отношу вкушение родительских радостей.
Самый удобный случай ощутить их — использовать вышеупомянутый момент после купания. Малыш лежит перед нами сперва совсем голенький, да и потом мы лишь постепенно одеваем его.
И тут у нас полная возможность вдохнуть запах свежевымытых младенческих волос, нежно похлопать по щечке или попке, шутливо куснуть крохотный носишко, ушко или большие пальцы на ножках, пощекотать неожиданным поцелуем шейку или животик, пока в ответ нам не раздастся звонкий смех...
о можно выражать свою радость и не столь бурным способом, нежными прикосновениями лаская бархатистую детскую кожицу на подошвах ножек, где кожа пока еще такая мягкая и нежная, что сладостно прикоснуться к ней не только кончиками пальцев, но и губами.
Что это? Чувственная любовь?
Если угодно — да. Самая что ни на есть чувственная и все же наиболее целомудренная любовь на свете. Ведь не только душа может погружаться в возвышенный экстаз. Плотская любовь бывает не менее одухотворенной.
С другой стороны, нелепо было бы отрицать, что в нашей естественной привязанности к детям неизбежно присутствует и элемент чисто физического наслаждения.
Конечно, в этой любви чувственная радость абсолютно неотторжима от душевной. Ведь дитя свое мы воспринимаем, вкушаем не только губами, обонянием, осязанием, а теплотой взгляда, настороженным вниманием слуха, всем своим существом. Вкушаем? Да, вкушаем, поглощаем его, в душе сливаясь с ним воедино и ощущая его неотъемлемой частицей своего бытия, своей сути. Неотъемлемой — и все же существующей вовне: как и во всякой любви.
Чувство это не поддается разуму.
Недаром поется в старинной песне: «Кто любви не изведал, сном ее воображает»... Что это за радость (и что за боль в беде) быть привязанным к своим детям, быть влюбленными (я не боюсь этого слова!) родителями — в полной мере может оценить лишь тот, кто это испытал.
Впрочем, можно и заранее, хотя бы частично отведать родительских радостей и огорчений. Мы пишем об этом!
Желаю каждому из вас вкусить свою долю!
Начало начал
Когда же начинает превращаться в человека то таинственное нечто, чему мы даем жизнь?
Вскоре после рождения нашей средней дочери я посвятил ей такие строки:
Едва на свет успела появиться,и только знает, что тянуть, сосать, вбирать и впитывать в себя живительные соки от матери, ей не давая ни передышки, ни пощады.
Как крохотный птенец, лежит, пошевельнуться не умея, и лишь головку тянет. Но сколько воли в неоперившемся птенце, в малышке-воробьишке нашем хилом.
Сосет, сжав кулачки: в жизнь кулаками пробиваясь. Мы смотрим долго, молча на нее: ведь это новый человек родился.
Впрочем, то же самое делают — если позабыть о крошечных стиснутых детских кулачках — щенята, котята, медвежата, оленята, дикие козлята и даже противные маленькие крысята: упорно, с жадностью тянутся к материнскому молоку, подчиняясь велению изначального инстинкта.
Есть среди этих детенышей слепые, какое-то время после рождения они и глаз-то открывать не умеют, зато сосок находят безошибочно и знают, что с ним надо делать: припасть к нему ртом, поглощать, впитывать в себя живительный, сладковатый сок и расти не по дням, а по часам — куда быстрее, чем человечьи дети.
Продолжение следует...