Девушки хохотали уже неприкрыто. Найнис озорно подмигнул им, и они почему-то малость поостыли, однако вскоре снова покатились со смеху.
— Гражданин, вы пьяны! — испугалась его избранница.
— Да, вы угадали,— покорно согласился он.— Но не настолько окосел, чтобы не помнить, как тридцать лет назад я покупал у вас лекарство против фурункулов и от волнения не мог произнести названия. Не помните?
— Хм... Тут многие покупают,— нетвердо и растерянно буркнула Гражина.
— Вы, к примеру, изволите меня путать со многими, а я вот помню, что в ваших ушах были в те годы чудесные сережки, которые искрились в лучах солнца, будто бенгальский огонь.
Женщина заморгала, как от яркого света, а обе девушки, по-видимому, заинтересовавшись тем, как повернулся разговор, придвинулись поближе.
— Вы правда носили сережки? — спросила одна из них.
Гражина, словно загнанная в угол, покосилась на нее и сказала уже сурово и раздраженно:
— Берете вы что-нибудь или нет?
— Носили вы сережки или нет? — в тон ей повторил клиент.
— Да... когда-то,— наконец призналась она и вздохнула.
— Вот видите! — обрадовался он.— Не так уж я назюзюкался, как вы решили. А как поживает Аль Капоне?
— Кто-кто?
— Мой соперник.
— Соперник?
— Да. Я стремился к недостижимому, а вы, кажется, были счастливее.
— Не могу жаловаться — с легкостью согласилась она.— В Австралии.
— Ого! Он уже тогда был метким стрелком.
— У него собственная плантация.
— Вот оно как! Разводит кенгуру?
— Почему кенгуру?
— Потому что кенгуру из сумчатых.
— Не знаю,— протянула она.
— А я знаю. Так ему и надо. Пускай парень и на земле кенгуру поупражняется.
В двух шагах от себя Найнис увидел довольно-таки большой аквариум. Шлифованное стекло, никелированная окантовка, разноцветные камешки, прозрачная вода, а в ней искусственное солнце и приветливые пузырьки, беззвучно взрывающиеся на сонной поверхности.
Среди вялых и длинных, как изумрудные волосинки, трав лениво ныряли, планировали, плавали тропические рыбки с шелковистыми плавниками. Они были всяких цветов и форм, грустные, доверчивые и чуть смешные.
Найнис долго молча смотрел на них.
— Так вы в нашем классе?..— услышал он робкий вопрос.
Патефон заведен. Теперь можно перевести дух. Или нет, только теперь все и начнется. Так что держись.
— Журкуса помните? — со странной тоской и непонятной тревогой, которые он почувствовал, едва раздался его голос, Найнис оторвал взгляд от аквариума и снова повторил вопрос.
— Журкуса, Журкуса?..— внимательно, как усердная школьница, нахмурила лоб Гражина, и лицо ее сразу как бы увяло, скомкалось, постарело, что-то в нем погасло, — Разве он в нашем классе учился?
— Учился, — буркнул он и увидел перед глазами угрюмое, жесткое, с крючковатым носом лицо шофера «ЗИЛа». Закурил.
— Такой хлюпик, с квадратной головой...— отчаянно старалась выудить из трясины забвения живой образ Гражина.— И на уроках постоянно просился на двор.
— Точно! Короче, заурядный соплячок.
— Знаете, кажется, вспомнила, — обрадовалась женщина, в ее глазах сверкнула далекая юность.— Серый субчик.
— Да, — сухо подтвердил он и снова подошел к аквариуму; взял двумя пальцами и поднял красную засохшую рыбку, по-видимому, уж не сегодня выскочившую из воды.— Да, серее серого.
— Что вы там нашли? — заинтересовалась Гражина.
— Вот я и был этот Журкус,— вдруг сказал он, решительно повернувшись и заглянув в большие, еще очень красивые ее глаза.
Она разинула рот, как выброшенная на берег рыба, натужно улыбнулась; густо покраснели морщимы на ее шее и кончики ушей.
— Вы?! Господи, как вытянулись! И духовно, и физически... Как люди меняются!
— С помощью аллаха.
Протяжно заскрипела дверь, и в нее ввалился красно-голубой старичок. Размашисто снял шапку, провел ладонью по полированному лбу и громко втянул в ноздри воздух. Потом крохотными глазками молодого поросенка посмотрел на закрытую дверь, освещенный аквариум и уставился на все еще растерянную заведующую.
— Я правильно попал?
— Куда, папаша? — спросила одна из девушек.
Старичок еще раз втянул в ноздри воздух и как бы про себя буркнул:
— Пузырьки, стекло... вроде и аптека. Да вот дым этот...
— Чего вам, папаша?
— Чего-нибудь, барышня, для подкрепления сердца.
Найнис подошел к печке и погасил сигарету о дверцу.
Потом отнес рыбу к аквариуму и положил там, где нашел.
Старичок униженно, поочередно кланяясь обеим девушкам, поблагодарил за лекарство, дзинькнул дверью и засеменил по улице.
Воцарилась тишина.
— А с Найнисом не встречаетесь? — наконец-то не выдержала Гражина.
— ? ? ?
— Взлетел парень.
— Рифмоплет.
— Наверно, на «Волге» раскатывает?
— На «ЗИЛе», на «Колхиде».
— Импортная, наверно?
— Наша. Отечественная.
— А как она выглядит?
— Побольше «ЗИМа».
Неужели «Чайка»?
— Да нет, «Колхида».
— Для нас годится и «Волга», — похвастала Гражина, а девушки переглянулись.
И снова разговор увял. На этот раз попробовала выйти из положения заведующая аптекой.
— Слыхали, что наш Йоакимас вышел замуж?
— Краем уха.
— Вчера или позавчера расписались. Говорят, в костеле венчались.
— Ну и ну! У вас, наверно, и теперь еще горят подошвы от пляски?
Да что вы! Не были.
— Не были? Жаль...
— Мой-то... не очень с ним...
— А кто он? Если можно?..
— Хм... Служащий.
— Власть,— буркнула молчавшая до той поры девушка и почему-то прикусила губу.
— В исполкоме,— благодарно посмотрела на подчиненную заведующая и длинными цепкими пальцами поправила буйную еще прическу.— Правдоматочник.
— Кто? Ваш?
— Да нет. Йоакимас этот. Правдоискатель двадцатого века.