Сейчас он напоминает привокзального бомжа, у которого когда-то всё было: дом, семья, дети… По крайне мере, пристанищем для бомжей он стал. Окна выбиты, двери нараспашку. Я давно уже покинул этот депрессивный район на окраине Петербурга. Район моего детства, да и юности тоже. Ульянка. Здесь я взрослел, учился, здесь ушли мои родители. Некоторые мои друзья до сих пор живут здесь со своими семьями. А я не могу. Этот район вызывает у меня какую-то тяжёлую горечь. В первую очередь потому, что здесь прошло моё детство, - а его мне не хватает, - и здесь ушли мои мама и бабушка. Но иногда я приезжаю сюда, чтобы навестить своего ещё здравствующего отца. В квартире мне находиться тяжело: каждый угол мне, что-то напоминает. Я закуриваю, подхожу к окну и вижу ещё один артефакт моего детства – старый кинотеатр. Когда-то он носил название «Комсомольский».
Сейчас он напоминает привокзального бомжа, у которого когда-то всё было: дом, семья, дети… По крайне мере, пристанищем для бомжей он стал. Окна выбиты, двери нараспашку. Я давно уже покинул этот депрессивный район на окраине Петербурга. Район моего детства, да и юности тоже. Ульянка. Здесь я взрослел, учился, здесь ушли мои родители. Некоторые мои друзья до сих пор живут здесь со своими семьями. А я не могу. Этот район вызывает у меня какую-то тяжёлую горечь. В первую очередь потому, что здесь прошло моё детство, - а его мне не хватает, - и здесь ушли мои мама и бабушка. Но иногда я приезжаю сюда, чтобы навестить своего ещё здравствующего отца. В квартире мне находиться тяжело: каждый угол мне, что-то напоминает. Я закуриваю, подхожу к окну и вижу ещё один артефакт моего детства – старый кинотеатр. Когда-то он носил название «Комсомольский».
На крыше когда-то красовался огромный неоновый комсомольский значок.
На крыше когда-то красовался огромный неоновый комсомольский значок.
Через эти двери после начала фильма, мы с другом тайно прокрадывались на "Интердевочку".
Через эти двери после начала фильма, мы с другом тайно прокрадывались на "Интердевочку".
Бывшие кассы. Ныне - шиномонтаж.
Бывшие кассы. Ныне - шиномонтаж.
Следы развесёлой клубной жизни. Слева в углу когда-то было детское кафе.
Следы развесёлой клубной жизни. Слева в углу когда-то было детское кафе.
В середине 80-х он был центром культурной жизни района. В его огромных окнах едва помещались цветные рукописные афиши: «Человек с бульвара Капуцционов», «Кин-дза-дза», «Хорошо сидим»… На первый фильм мы с родителями ходили несколько раз. А «Кин-дза-дза»… Я как-то подошёл к окну и увидел огромный змеиный хвост очереди в кассы. Люди жаждали увидеть, что-то новое, по слухам гениальное. И выходили озадаченные. Такое они точно видели впервые. Не меньшая очередь наблюдалась и на творческую встречу тогдашней звезды Вероники Кастро. Тоже здесь, в «Комсомольском». Это был любимый мой кинотеатр. Во-первых, другого поблизости не было, во-вторых, мне нравилось загадочное название – «Комсомольский». Особенно я обожал светящийся красным неоном, установленный на крыше огромный комсомольский значок. Короче, мой любимый кинотеатр! И точка!
В середине 80-х он был центром культурной жизни района. В его огромных окнах едва помещались цветные рукописные афиши: «Человек с бульвара Капуцционов», «Кин-дза-дза», «Хорошо сидим»… На первый фильм мы с родителями ходили несколько раз. А «Кин-дза-дза»… Я как-то подошёл к окну и увидел огромный змеиный хвост очереди в кассы. Люди жаждали увидеть, что-то новое, по слухам гениальное. И выходили озадаченные. Такое они точно видели впервые. Не меньшая очередь наблюдалась и на творческую встречу тогдашней звезды Вероники Кастро. Тоже здесь, в «Комсомольском». Это был любимый мой кинотеатр. Во-первых, другого поблизости не было, во-вторых, мне нравилось загадочное название – «Комсомольский». Особенно я обожал светящийся красным неоном, установленный на крыше огромный комсомольский значок. Короче, мой любимый кинотеатр! И точка!
Походы в кино выглядели следующим образом: ты с родителями или друзьями сначала попадаешь в уютный холл с цветами, отдаёшь билетик бабушке-контролёру, она его надрывает и… - ты в параллельном мире! Тупо идти на фильм – дурной тон! Слева от входа -лестница вниз. Там тир. Там же - туалеты, где активно курили дешёвый советский табак. Мы с папой в тире, я, маленький близорукий атаман, нечаянно попадаю во все мишени. Изумлённый работник тира вручает мне значок, что-то вроде ворошиловского стрелка. Я – герой! Папа промахивается, и я его утешаю. Ну, с кем не бывает? Затем поднимаемся на второй этаж, в огромный холл с высоким потолком и доходящими до него окнами. О, это место не менее мной любимо, чем тир. Во-Первых, здесь два кафе: одно попроще, видимо детское, другое посерьёзней, возможно даже с каким-то алкоголем. Ни одно, ни второе мне не интересно. У нас нет денег, и мы гордо минуем эти рассадники разврата и чревоугодия. Подчёркиваю, гордо! Я стараюсь не смотреть в сторону кафе и не чувствовать аромат коктейлей и мороженого, хотя помню его до сих пор. Я как бы интересуясь искусством - вожу взглядом по портретам советских и восточноевропейских актёров. Большие портреты занимают целую центральную стену холла. Меня ведут к игровым автоматам. Это можно: на это денег всегда хватает. Они стоят в ряд и здесь можно всё. Мои любимые: Морской бой, тир и… дальше я не помню. Видимо, я зависал только на этих двух. Потом пронзительный, первый, из полагающихся трёх, звонок – приглашение на сеанс. Меня настырно оттаскивают от игрового автомата, и мы спускаемся вниз. Проходим через большой тамбур в зал, ищем по билетику свои ряд и место и… ждём, когда прозвенит третий финальный звонок, погаснет свет и билетёрша закроет большие деревянные двери и занавесит их чёрным бархатом. И… сначала «Фитиль», да и бог с ним, но потом-то – музыка, титры и, наконец, сам фильм!
Походы в кино выглядели следующим образом: ты с родителями или друзьями сначала попадаешь в уютный холл с цветами, отдаёшь билетик бабушке-контролёру, она его надрывает и… - ты в параллельном мире! Тупо идти на фильм – дурной тон! Слева от входа -лестница вниз. Там тир. Там же - туалеты, где активно курили дешёвый советский табак. Мы с папой в тире, я, маленький близорукий атаман, нечаянно попадаю во все мишени. Изумлённый работник тира вручает мне значок, что-то вроде ворошиловского стрелка. Я – герой! Папа промахивается, и я его утешаю. Ну, с кем не бывает? Затем поднимаемся на второй этаж, в огромный холл с высоким потолком и доходящими до него окнами. О, это место не менее мной любимо, чем тир. Во-Первых, здесь два кафе: одно попроще, видимо детское, другое посерьёзней, возможно даже с каким-то алкоголем. Ни одно, ни второе мне не интересно. У нас нет денег, и мы гордо минуем эти рассадники разврата и чревоугодия. Подчёркиваю, гордо! Я стараюсь не смотреть в сторону кафе и не чувствовать аромат коктейлей и мороженого, хотя помню его до сих пор. Я как бы интересуясь искусством - вожу взглядом по портретам советских и восточноевропейских актёров. Большие портреты занимают целую центральную стену холла. Меня ведут к игровым автоматам. Это можно: на это денег всегда хватает. Они стоят в ряд и здесь можно всё. Мои любимые: Морской бой, тир и… дальше я не помню. Видимо, я зависал только на этих двух. Потом пронзительный, первый, из полагающихся трёх, звонок – приглашение на сеанс. Меня настырно оттаскивают от игрового автомата, и мы спускаемся вниз. Проходим через большой тамбур в зал, ищем по билетику свои ряд и место и… ждём, когда прозвенит третий финальный звонок, погаснет свет и билетёрша закроет большие деревянные двери и занавесит их чёрным бархатом. И… сначала «Фитиль», да и бог с ним, но потом-то – музыка, титры и, наконец, сам фильм!
Здесь же, позднее, мы с друзьями смотрели знаменитую «Иглу». И весь зал вставал и аплодировал, когда Цой показывал проводнице «фак». Примерно в это же время, мои мама и папа отправились, почти тайно, вдвоём смотреть то ли «Маленькую веру», то ли «Интердевочку», а меня оставили дома. Но мы то с моим тогдашним другом Димкой тоже были не дураки. Мы прокрались через чёрный ход и долго стояли в темноте в конце зала, боясь шелохнуться и пытаясь понять, от чего же такая суета и тайна вокруг этого фильма? Ну, голые сиськи… И это всё? Тоже мне, удивили?
Здесь же, позднее, мы с друзьями смотрели знаменитую «Иглу». И весь зал вставал и аплодировал, когда Цой показывал проводнице «фак». Примерно в это же время, мои мама и папа отправились, почти тайно, вдвоём смотреть то ли «Маленькую веру», то ли «Интердевочку», а меня оставили дома. Но мы то с моим тогдашним другом Димкой тоже были не дураки. Мы прокрались через чёрный ход и долго стояли в темноте в конце зала, боясь шелохнуться и пытаясь понять, от чего же такая суета и тайна вокруг этого фильма? Ну, голые сиськи… И это всё? Тоже мне, удивили?
Вход в кинотеатр. Здесь встречала билетёрша.
Вход в кинотеатр. Здесь встречала билетёрша.
Часть огромного когда-то холла на первом этаже.
Часть огромного когда-то холла на первом этаже.
Лестница на второй этаж.
Лестница на второй этаж.
Затем наступил 90-й год. Всё резко изменилось. Людям пришлось много работать, и мало кушать, потому как прежняя страна куда-то вдруг исчезла. Растворилась, как сахар в чашке чая. Фильмов становилось меньше. Да и смотреть их было некому, некогда и не на что. Да, и неинтересные они все какие-то стали. Пресные. От фильмов остались только титры. Их смотреть ещё было можно. Зато появились видеофильмы и, как результат, - видеозалы. В фойе на втором этаже кинотеатра появился такой, вот, один новоиспечённый. Даже два. Это выглядело так: небольшое пространство второго этажа было разделено на две части какой-то полупростынёй, полукулисой. В каждом таком пространстве стояли обычные стулья, а над головой свисал маленький телевизор с соответствующими 90-му году звуком и изображением. Поход в видеозал проходил следующим образом. Сначала созваниваешься по городскому телефону с другом, затем встречаешься с ним у касс, покупаешь за рубь билет и поднимаешься в этот импровизированный видеозал. И… вот тебе и Джеки Чан и Сталонне и… да, нас пускали и на «эти» фильмы. Но, откровенно говоря, просматривая «Девять с половиной недель», мы с другом постыдно уснули. Оно и понятно: ни одной драки! Лишь возня какая-то.
Затем наступил 90-й год. Всё резко изменилось. Людям пришлось много работать, и мало кушать, потому как прежняя страна куда-то вдруг исчезла. Растворилась, как сахар в чашке чая. Фильмов становилось меньше. Да и смотреть их было некому, некогда и не на что. Да, и неинтересные они все какие-то стали. Пресные. От фильмов остались только титры. Их смотреть ещё было можно. Зато появились видеофильмы и, как результат, - видеозалы. В фойе на втором этаже кинотеатра появился такой, вот, один новоиспечённый. Даже два. Это выглядело так: небольшое пространство второго этажа было разделено на две части какой-то полупростынёй, полукулисой. В каждом таком пространстве стояли обычные стулья, а над головой свисал маленький телевизор с соответствующими 90-му году звуком и изображением. Поход в видеозал проходил следующим образом. Сначала созваниваешься по городскому телефону с другом, затем встречаешься с ним у касс, покупаешь за рубь билет и поднимаешься в этот импровизированный видеозал. И… вот тебе и Джеки Чан и Сталонне и… да, нас пускали и на «эти» фильмы. Но, откровенно говоря, просматривая «Девять с половиной недель», мы с другом постыдно уснули. Оно и понятно: ни одной драки! Лишь возня какая-то.
Холл на втором этаже.
Холл на втором этаже.
А после 90-х наступили глубокие 90-е. Кинотеатр зачем-то (ах, да, новое время) переименовали из «Комсомольского» в «Орбиту» и принялись терзать на части. Некогда просторный холл на первом этаже, как в 20-е годы прошлого века, стали позорно уплотнять и заставлять гипсокартонными перегородками. Так на первом этаже появился небольшой магазинчик автозапчастей, затем на его месте – загадочный компьютерный класс. На месте билетных касс – автосервис, шиномонтаж, а со спины кинотеатра – автомойка. Всё стало на свои места. Стало ясно: кина больше не будет. И вишенкой на торте было появление в основном помещении кинотеатра ночного клуба «Тайфун», который просуществовав лет пятнадцать-двадцать, и, как и подобает заведениям подобного рода, в финале сгорел. Там, где я когда-то маленьким стрелял в тире по мишеням, теперь обтирались малолетки и жрали наркоту. Затем поднимались наверх, где я когда-то играл в Морской бой и продолжали там обдолбанные под сумасшедшую музыку вытаптывать своими неокрепшими грязными ногами моё детство! Храм варварски превратился в очаг разврата. В тёмных углах трахались, в туалете продавали порошок, а снаружи всё это подсвечивалось таинственным неоном. Каждый вечер у входа толпились жаждущие разврата. И они его получали. Подъезжали тонированные иномарки, орала музыка… Всего этого я, к счастью, не видел: к тому времени я уже оброс своей взрослой жизнью и переехал в другой район. Лишь изредка навещая родителей, случайно краем глаза я мог наблюдать всю эту вакханалию. Рим заняли варвары, но и им пришёл конец. Клуб сгорел. Долгое время здание пустовало. Его покинули все, но населили бомжи.
А после 90-х наступили глубокие 90-е. Кинотеатр зачем-то (ах, да, новое время) переименовали из «Комсомольского» в «Орбиту» и принялись терзать на части. Некогда просторный холл на первом этаже, как в 20-е годы прошлого века, стали позорно уплотнять и заставлять гипсокартонными перегородками. Так на первом этаже появился небольшой магазинчик автозапчастей, затем на его месте – загадочный компьютерный класс. На месте билетных касс – автосервис, шиномонтаж, а со спины кинотеатра – автомойка. Всё стало на свои места. Стало ясно: кина больше не будет. И вишенкой на торте было появление в основном помещении кинотеатра ночного клуба «Тайфун», который просуществовав лет пятнадцать-двадцать, и, как и подобает заведениям подобного рода, в финале сгорел. Там, где я когда-то маленьким стрелял в тире по мишеням, теперь обтирались малолетки и жрали наркоту. Затем поднимались наверх, где я когда-то играл в Морской бой и продолжали там обдолбанные под сумасшедшую музыку вытаптывать своими неокрепшими грязными ногами моё детство! Храм варварски превратился в очаг разврата. В тёмных углах трахались, в туалете продавали порошок, а снаружи всё это подсвечивалось таинственным неоном. Каждый вечер у входа толпились жаждущие разврата. И они его получали. Подъезжали тонированные иномарки, орала музыка… Всего этого я, к счастью, не видел: к тому времени я уже оброс своей взрослой жизнью и переехал в другой район. Лишь изредка навещая родителей, случайно краем глаза я мог наблюдать всю эту вакханалию. Рим заняли варвары, но и им пришёл конец. Клуб сгорел. Долгое время здание пустовало. Его покинули все, но населили бомжи.
Балкон в зрительном зале.
Балкон в зрительном зале.
Слева вдоль стены стояли игровые автоматы.
Слева вдоль стены стояли игровые автоматы.
В дальнем левом углу было одно из двух кафе.
В дальнем левом углу было одно из двух кафе.
Здесь на стене висели портреты советских актёров.
Здесь на стене висели портреты советских актёров.
В 90- здесь был видеозал.
В 90- здесь был видеозал.
Спальня бомжей.
Спальня бомжей.
Когда-то здесь бегали дети, ели мороженое, смеялись...
Когда-то здесь бегали дети, ели мороженое, смеялись...
Автомойка.
Автомойка.
Год назад я приехал в район моего детства, чтобы навестить отца и, проходя мимо кинотеатра, не выдержал. Двери были распахнуты. Я вошёл внутрь. Под ногами - битое стекло и говно, впереди – темнота и страх. Что и кто тебя встретит за углом – не понятно. Но я медленно переставлял ноги, оглядывая каждый сантиметр. Вот он некогда просторный холл первого этажа. Здесь встречала билетёрша, отрывала билет и пропускала вперёд. Всё сузилось до крохотных размеров: перегородки, сверху давит картонный потолок. Вот впереди тамбур перед зрительным залом – сохранились ещё прежние деревянные двери. Слева лестница вниз: там туалеты и тир. Но внизу полная темень, спускаться страшно. Я передвигался медленно и осторожно как по каютам затонувшего Титаника, представляя его былую мощь и роскошь. Вот он, сердце кинотеатра – зрительный зал! Он заставлен какими-то бочками. Я туда не пошёл. Темнота издавала страх и запах гари. Я стал подниматься на второй этаж. Через огромные стёкла хлынуло солнце. Огляделся по сторонам. Вот здесь по углам были кафе с мороженым, здесь на стене висели портреты советских актёров, а здесь… Здесь, как солдатики, дружно стояли в ряд игровые автоматы, а затем – видеозал. Ничего нет. Пусто. Всё напоминало разграбленный великокняжеский особняк. Я невольно представлял здесь себя маленьким. Передо мной, как голограмма, вырастали фигуры людей, слышался шум, детское веселье. Не выдержав всего этого, я спустился вниз и вышел на улицу. Отойдя на расстояние, ещё раз оглянулся. Через разбитые очки оконных стёкол на меня печально смотрел мой друг-кинотеатр. Я ему подмигнул и побрёл прочь. Более не оборачиваясь.
Год назад я приехал в район моего детства, чтобы навестить отца и, проходя мимо кинотеатра, не выдержал. Двери были распахнуты. Я вошёл внутрь. Под ногами - битое стекло и говно, впереди – темнота и страх. Что и кто тебя встретит за углом – не понятно. Но я медленно переставлял ноги, оглядывая каждый сантиметр. Вот он некогда просторный холл первого этажа. Здесь встречала билетёрша, отрывала билет и пропускала вперёд. Всё сузилось до крохотных размеров: перегородки, сверху давит картонный потолок. Вот впереди тамбур перед зрительным залом – сохранились ещё прежние деревянные двери. Слева лестница вниз: там туалеты и тир. Но внизу полная темень, спускаться страшно. Я передвигался медленно и осторожно как по каютам затонувшего Титаника, представляя его былую мощь и роскошь. Вот он, сердце кинотеатра – зрительный зал! Он заставлен какими-то бочками. Я туда не пошёл. Темнота издавала страх и запах гари. Я стал подниматься на второй этаж. Через огромные стёкла хлынуло солнце. Огляделся по сторонам. Вот здесь по углам были кафе с мороженым, здесь на стене висели портреты советских актёров, а здесь… Здесь, как солдатики, дружно стояли в ряд игровые автоматы, а затем – видеозал. Ничего нет. Пусто. Всё напоминало разграбленный великокняжеский особняк. Я невольно представлял здесь себя маленьким. Передо мной, как голограмма, вырастали фигуры людей, слышался шум, детское веселье. Не выдержав всего этого, я спустился вниз и вышел на улицу. Отойдя на расстояние, ещё раз оглянулся. Через разбитые очки оконных стёкол на меня печально смотрел мой друг-кинотеатр. Я ему подмигнул и побрёл прочь. Более не оборачиваясь.
