Как только дыхание остановилось, меня дёрнуло назад. Словно стало отматывать магнитную ленту. Я перестал быть точкой соприкосновения между жизнью и временем. Отскочил от упругой поверхности, как мыльный пузырь. И в этот момент я и увидел всего себя. От рождения до смерти. Всего сразу. Все узоры, движимые внутренней силой, в постоянном перевоплощении. Моё сознание развернулось, как распрямившаяся спираль.
Волна наскочила на непроницаемую стену пространства, где уже не было меня. И пусть я видел или догадывался о фигурах всех тех людей с которыми я был ещё совсем недавно рядом. Но они уже были за этой непроницаемой гранью, двигались дальше по собственным спиралям, сплетаясь между собой и другим, уже не моим, временем.
Я не мог пошевелиться, придавленный грудой плёнки событий. Лишённый времени, я копошился в бессвязных мгновениях. Быстро слабея от неспособности удержать их вместе. Наверное, именно тогда я приблизился к своей окончательной смерти. В самый последний момент перестать осознавать себя чем-то целым и рассыпаться миллионом песчинок.
Только вот что-то не давало мне сделать это. Удерживая меня, несмотря на мою слабость. И эта сила не была во мне. Я озирался, но не видел ничего, кроме сменяющих друг друга чешуек отмирающего времени. Они были совершенно разными, намешанные без связи и смысла. Но вдруг я стал замечать, что неизменно в них, таких разных и непохожих друг на друга, постоянно проявляется, то едва заметно, то совершенно отчётливо – тоска.
За окном падает дождь. Этого места уже не существует. Ни этого столика. Ни этой музыки. Да и девушка за барной стойкой, уже давно растолстела, наполнилась водой, огрубела от пьянства. Но не сейчас.
Я подношу чашку к губам, бросая взгляд на девушку. Шрамы от ожогов на её запястьях. Или это затянувшиеся порезы первых неопытных попыток мести за чьё-то равнодушие. Я уже знаю, что впереди меня ждёт путь домой по блестящим плитам в тихий одинокий вечер. Я сяду писать очередное письмо, но не напишу ни строчки. Устану от тщетных попыток выпустить из себя хотя бы единственное слово. Но эта усталость на время успокоит меня. Это даст мне возможность уснуть. Зашелестит, отшелучиваясь, ещё один день.
Тысячи таких дней слезут с меня. Рассыплются в пыль.
Стулья от любого прикосновения рассыпаются в труху. Я чувствую привкус на губах. Но это всего лишь корица.
– Через десять минут мы закрываемся, – чувствуя моё присутствие, чуть повысив голос говорит девушка в пустоту.
Это место – одна лишь минута. Слабое воспоминание. Выуженное из долгих десятилетий моей одинокой жизни.
Я пролистываю мгновения – падает страница на страницу, в углу каждой нарисована моя рука, она делает движение, чтобы прикоснуться к папке со счётом.
В следующий момент чашка летит на пол. Разлетаются белые осколки в разные стороны. Рука замирает. Она не знает, что будет дальше. Осколок торчит в ладони. Всё быстрее и быстрее набухают капли и падают вниз.
– Эй! – вскрикивает девушка и смотрит на меня.
Я тянусь за салфеткой. Прислоняю к ладони. Салфетка, словно промокашка, набухает красным пятном. Мгновения сменяют друг друга всё быстрее, так, что уже стираются паузы между ними, но я не замечаю этого. Боль начинает пульсировать всё сильнее.
– Блин, – девушка подбегает ко мне. Смотрит на кровь на полу, на осколки, разлетевшиеся в разные стороны, на окровавленную салфетку. Она хватает мою руку, видит по-прежнему торчащий осколок.
Я стою в оцепенении. Этого не было. Новые события. Я выпал из своей жизни и оказался где-то. Но где я, не знаю.
Моя рука перевязана разорванным на лоскуты вафельным полотенцем. Я стою под дождём, жду. Она тянется к верхнему замку стеклянной двери и стоя на самых цыпочках пытается попасть ключом в замочную скважину.
– Помоги мне, – просит она.
Я протягиваю здоровую руку и закрываю замок. Стою с ключами, не знаю, что мне делать дальше. Я смотрю на неё. Вижу словно в первый раз. Она в толстовке, с накинутым на голову капюшоном, смотрит на меня загнанно, чуть ли не с ненавистью. Забирает ключи. И уходит. Но я слышу:
– Идём же!
Из моего рта не вырывается ни одного облачка пара. Капли стынут на лице, застывают в порах. Я иду следом. Кто я? Призрак? Тень? Восставший мертвец? Совсем скоро куски плоти начнут отваливаться от меня, оголяя белую кость, влажно блестящую при свете подвешенных над улицей фонарей. И если так, то мне нужно настигнуть это живое тело и, повинуясь вековой жажде любого зомби, подвывая от нетерпения, съесть мягкий наполненный угасающим электричеством мозг.
Это рассмешило вначале меня, но потом я поёжился. Холод или ужас.
Девушка ждёт меня на перекрёстке. Мигают жёлтые светофоры. Нет ни одной машины.
– Меня зовут Анна.
Я удивлённо замираю. Мне никак не ответить ей. Я не помню своего имени.
С моего пальто капает на пол. Я сижу на кухне, не раздевшись. Приходит большой чёрный кот. Запрыгивает на стол и лакает из кружки воду. Жёлтыми глазами словно уличными фонарями, чей свет льётся через окно, он смотрит прямо мне в глаза, но без напряжения, словно на что-то давно привычное, и в этом взгляде – кошачья надменная благосклонность. Мокрым носом он прикасается к подсохшей бардовой корке на лоскутах, слезающих с моей руки. Я высвобождаю руку, разглядываю ладонь. Она гладкая, никакой раны нет.
Анна сидит напротив меня, она смотрит в сторону. Она в оцепенении.
Шелестят мгновения, шелушатся дни, но она в одной и той же позе, с отсутствующим, застывшем лицом.
Она вздрогнет. Она поднимется. Она нальёт себе первую рюмочку. Только, чтобы сдвинуться. Немного смягчиться изнутри. Протолкнуть застрявший у горла горький ком вглубь себя. Заглотнуть одиночество, как пушистого белого кролика, и переломать все его косточки, перекручивая свои внутренности высвободившейся неудержимой истерикой.
Что я делаю? Что это? Я опускаюсь на колени. Беру её руки в свои. Тепло её кожи обжигает меня, но я, подрагивая, как от подключённого напряжения, ощущаю, как тепло врывается в меня, заполняя снизу-вверх, подступая к паху, животу, к груди. Я прижимаюсь губами к ёё шрамам на запястьях. Они раскрываются словно искривлённые криком рты. И слезы льются из моих глаз. Мне невыносимо грустно. Как не было никогда в жизни. В этот момент я понимаю, это вовсе не моя тоска так душит меня. И я вытягиваю, высасываю всю её в себя. Мучимый неутолимой жаждой жизни.
– Дыши, – шепчет Анна.
И я делаю первый вдох.