Они без конца говорили о прошедших временах, а в плите потрескивал огонь, и брызги из чайника с шипеньем скакал и по горя- ней плите. А снаружи караулила ночь, караулила, точно айсберг. Мать спрашивала: «А ты помнишь, как ты, когда еще отец был жив.» И он отвечал: «О да, это было чудесно.» Знакомое, как вдоль и поперек исхоженный ландшaфт, как все пережитое, лежало перед ними прошлое, и они рассказывали друг другу долгие истории. Времени брака они в этих разговорах никогда не касались, это время замалчивалось, оно было как узкая пропасть между... Сегодня и некогда, и перескочить через нее можно было лишь его с закрытыми глазами, в лунатическом сне.
После ужина их одолевала дрема, она являлась им как глухой шум, который слышишь, поднеся к уху морскую раковину. Пожелав матери доброй ночи, Эрдман поднимался на борт своего корабля. Он ложился, задувал берега. В полузабытьи он все свечу и отталкивался плыл и плыл. Сперва, лежа на левом боку, он ощущал удары своего сердца, как глухой стук корабельной машины. Нередко его вдруг охватывал страх, что сердце остановится, как это бывает с корабельными машинами. Тогда он переваливался на правый бок и больше уже ничего не слышал. Тихие стенания гор, что мало-помалу превращаются в осыпи, искромсанные тысячами водоносных жил. Если еще и ветер налетал могучей птицей, машущей черными крылами над горной страной, то начинала громыхать и ветряная мельница, то вяло, то энергично, и леса, вырванные из сна, начинали рокотать тяжело и гулко, как морской прибой, изодранные в клочья ливневые тучи уносились прочь, мокрыми волосами метя ущелья и долины, а ветер все-таки выл в дуплах деревьев и стонал на опустелых склонах, где в своих хижинах храпели крестьяне, и темнота была кляпом у них во рту, они медленно задыхались, словно по- хороненные среди гор, словно мертвецы с забитыми землей и грязью глотками, а сквозной ветерок пролетал по чердакам, будто пробегал пальцами по струнам арфы, ветряная мельница голос то далеко, то совсем близко, то выше, то ниже, так что небесный свод дрожал от гулкого эха, расширяясь поднимала свой деревянный вновь безмерно, как гигантский пузырь; и наконец с глухим за окном появлялась луна, холодное, окаменелое светило... щелчком лопалась шкура облаков, и в морской синеве дыхание корабль паруса, и Эрдману чудилось, что он уплывает из этого мира. начинало качать, ледяное надувало В середине месяца пришла посылка с одеждой. Возчик, привезший посылку на рассвете, оставил ее в трактире. Эрдману дали знать, и он сам отнес ею домой. Это был тяжелый, очень объемистый пакет, завязанный, заклеенный, с четкими чернильными надписями. Эрдман перepезал бечевку и вскрыл картон. Сверху лежала весьма слащавая открытка: большой крест, своей чернотой выделяющийся на фоне освещенных облаков. Эрдман положил открытку на стол, картинкой кверху. Перевернуть ее он не решился, не хотел знать, что пишет Лилли. Медленно и с некоторым даже отвращением распаковал он свои вещи. Это было почти все его имущество, большую часть этих вещей подарила ему Лилли. Одну за другой он вещал их в шкаф, а белье сложил на кровати, при этом он чувствовал себя таким несчастным и подавленным, как давно уже не бывало. Пришла мать, глянула на него, надела очки и пересмотрела все рубашки. Заметив где- нибудь неаккуратную заплатку, негодующе качала головой. Потом, аккуратно сложив рубашку, стала озираться. Спросила осторожно:
- Она тебе ничего не написала?
- Написала, вот открытка. Но лучше я не буду ее читать.
Обнаружив открытку, мать с улыбкой разглядывала ее.
- Как продуманно! -сказала она.- Крест на закате! Это должно что-нибудь значить.
Эрдман медленно закипал. Насмешка матери задела его. Он вырвал открытку у нее из рук и сунул в карман. Потом вышел в утреннюю хмурость и прочитал, что ему писала Лилли:
«Дорогой Отто! Посылаю тебе твои вещи. Постарайся отдохнуть как следует, помни! И одевайся потеплее! Там, в Луре, в самом поднебесье, должно быть, страшно холодно! А теперь еще просьба: у меня есть одна знакомая, она сейчас в ужасном положении. От отчаяния не знает, что делать. ЕЙ остается только одно-исчезнуть отсюда. Будьте так добры, приютите ее! Она очень неприхотлива, всегда всем довольна и сможет сама себя прокормить. Пожалуйста, сразу жe можно ли ей приехать. Целую и обнимаю тебя с прежней любовью. Твоя порядком измученная Лилли. У вас тоже такая мерзкая погода? Здесь льет напиши мне, целыми днями..»