Громче всех храпела, как ни странно, тощая Довбуш, спавшая на верхней полке напротив. «Сказывается, — усмехнулся Галайкин, — консерваторское образование». Довбуш окончила харьковскую «консу», народные инструменты, и время от времени подрабатывала, обучая чьих-то детей играть на чём-нибудь или петь. «И берёт за уроки, — попрекала Галайкина жена, — ни три копейки, как ты со своих дрыщей-студентишек». Впрочем, на этом хвалебные оды заканчивались. «Она уголь для топки времени, — любила рассуждать Галайчиха, — но без таких, видимо, никуда. Иначе застопорится паровоз эпохи». Галайкин удивлялся суждениям супруги, пока не заглянул в лежавший на тумбочке журнал «Наталка-Полтавка» и не обнаружил в одном интервью все эти образы. «Хотя, кто ей виноват, воздушно-пришибленной? Тоже мне, белая кровь! Была б чуть порезвее в первой столице — и подпевала бы сейчас по телеку про волю и про долю».
Галайкин едва улавливал храп жены в общей нестройной симфонии — вроде есть, а вроде и нет: похоже, его уши настолько адаптировались к этой частоте, что он мог без особых проблем игнорировать её, и лишь прислушавшись отмечать: «Храпит — не храпит? Храпит!» Идеальная иллюстрация выражения: «стерпится-притрётся».
Лисиченкова — главная подруга Галайчихи, и — чего уж там — её главная соперница, — «качала права» даже во сне — будто передразнивала Галайкину: отвечала на каждый хрипяще-рычащий вздох булькающе-причмокивающим выдохом. Они соревновались всегда и во всём — ещё в школе делили подруг и, чуть позже, мальчиков — причём, не то, чтобы влюблялись в одних и тех же, а скорее подбирали себе «поля сражений». Повзрослев они стали спорить об удачности своих браков (или неудачности — кому хуже) и о собственном умении приспосабливаться к извивающемуся, как крымская сколопендра, миру.
Галайкин терпеть не мог, когда «Лисица» заходила к ним в гости. Всякий раз он оказывался в дураках — не важно, сидел ли с ними за столом или уходил в комнату, разговаривал или молча «заведовал баром». Остался на кухне — значит, «понравилась сучка, аж глаза посводило». Сбежал — ещё хлеще: «так боится спалиться, что спрятался». Стоило взглянуть на Лисиченковское декольте: «вывалила сиськи, а он и рад». Не глянул: «шеи свернули, только бы зеньками не пересечься — шуры-муры, что ли, крутите, штирлицы хреновы?»
Вдобавок, Лисиченкова не упускала возможности подколоть Галайкина — умудялась вывернуть наизнанку любую ситуацию. Например, когда жена попросила его нарезать им закуски, добавив, что «он просто салатный ас», «Лисица» сперва восхитилась, казалось, даже искренне, но тут же исправилась: «Хотя, это мы, женщины, сами виноваты — всё время в делах, бизнесы какие-то мутим, деньги зарабатываем, вот мужикам и приходится бабами становиться: стирать, готовить, гладить. И в декрет сейчас идут — а жёны раз-два и пахать».
Однажды, Лисиченкова гостила у них вместе с мужем. В начале Галайкин обрадовался такому расширению состава, но, как вскоре выяснилось, — напрасно. Посиделка-бухаловка с этим пузатым и невысоким молчуном-бородачём превратилась в странную медицинскую процедуру, в какое-то лечебное полоскание организма. Он наливал по полному стакану (водку), по полному бокалу до краёв («тёлкам — винчик»), по полной чашке («пивас на запивон»). И настаивал, чтобы всё выпивалось чуть ли не залпом — беззвучно, но с укором кивал на не-дай-Бог оставшееся. Вчетвером они приговорили в тот вечер канистру пива, которое, как пояснила Лисиченкова, супруг покупал «через забор» на заводе — нефильтрованное, в полцены; три бутылки полусладкого и литр «Вани Ливадного». По дороге в спальню Галайкин едва не разбил себе нос о дверной косяк, а от похмелья на следующий день не помогали ни рассол, ни анальгин, ни модная китайская настойка. К счастью, акция «Похвастай мужем» оказалась разовой.
Поездка в Москву стала для Галайчихи и Лисиченковой очередным товарищески-нетоварищеским матчем. Они готовились к рейсу основательней, чем Ливси и Трелони к путешествию на Остров сокровищ. С сопутствующими «Неужели сквайр должен молчать, чтобы угодить какому-то доктору», и наоборот. При этом, каждая из них пыталась показаться главнее, первее, важнее. Галайкину же досталась роль Хокинса, юнги-наблюдателя, хотя у него, в отличие от вечных соперниц, имелся какой-никакой опыт в челночном деле.
Подписывайтесь, комментируйте, ставьте лайки и скачивайте мои книги на ЛитРес и Ridero.