Из редеющего утреннего тумана показался паровоз, тускло позолоченный невидимым солнцем, и поплыл над частоколом черных стрелочных фонарей. Обманчиво легкий издали и словно бы светящийся изнутри, он, приближаясь, быстро уплотнялся и темнел, подобно чугуну, остывающему в земляной форме.
К дебаркадеру петербургского Балтийского вокзала медленно подходил утренний ревельский поезд. Паровоз остановился под закопченным стеклянным сводом; грозно прозвучали свистящие тяжкие вздохи; они словно бы предупреждали приосанившегося подтянутого жандарма и начальника станции в красной фуражке, что сейчас может произойти нечто тревожное и необыкновенное.
Но ничего подобного не произошло.
Как всегда, поспешно распахнулись железные двери, покрытые холодной росой от ночного пути, носильщики с испуганными лицами бросились к ним; дебаркадер в одну минуту залило суетящейся, шумливой толпой.
Из вагона третьего класса, в числе первых, легко выскочил Эдуард Baccap, молодой человек лет двадцати пяти, среднего роста, со светлыми закрученными усами над пухлой верхней губой.
Его сразу же вобрал в себя пестрый человеческий поток; слева бок о бок с Вассаром тяжело переставлял ноги тучный мужчина в форменной тужурке, справа плавно ступал статный красавец священник с холеной русой бородой. волнисто ниспадающей на грудь отлично сшитой рясы из тонкого черного сукна; перед глазами Baccapa колыхались широкие спины в темно-серых пиджаках.
У вагона первого класса, зеркально отливающего синим лаком, стоял присадистый полковник с глянцевыми от бритья обрюзгшими щеками, подпертыми узким воротником. Нетерпеливо подрагивая ногой в тугом сапожке, полковник шарил в толпе узко сощуренным требовательным взглядом.
К военному преданно кинулся малый в высоком лоснящемся картузе, да, видно, неудачно кинулся - задел локтем толстую даму в желтой широкополой шляпке. Дама раздраженно ткнула малого зонтом в спину.
Голубовато-серые навыкате глаза молодого человека задорно выглядывали из-под мягкой черной шляпы, какие охотно носила в начале века разночинная молодежь, с дерзковатым любопытством он переводил взгляд с носильщика на полковника и даму. Выпуклые глаза его выражали не робость, а скорее усмешку.
Судя по тому, как он пробирался в толпе, отставив локти, и прижимал к боку серый дешевый чемодан, можно было понять, что молодой человек совсем не собирается дать себя в обиду; далее соломенно-желтые и жесткие усы его, задорно закрученные кверху, как бы говорили об этом. Внимательный взгляд обнаружил бы в нем некоторое сходство с дерзкие воробьем, который не теряется ни в какой компании и при любых обстоятельствах готов постоять за себя.
Поток, несущий на своей поверхности летние соломенные панамы, студенческие и офицерские фуражки и множество разномастных картузов и шляп, медленно стекал по ступеням бокового выхода на булыжную площадь.
На плечах и головах носильщиков покачивались все щеголеватые поджарые английские чемоданы флотских офицеров- желтые чемоданы, тугие и скрипучие от новизны, с уложенным внутри отличным бельем, пахнущим французским одеколоном и голландскими сигарами.
Меж этих чемоданов, напоминающих легкие желтые флотские ялики, плыли громоздкие баронские кофферы, похожие на вместительные дорожные кареты. В них можно было найти все необходимое в пути, начиная с ночных туфель, вышитых розанчиками, и кончая жареными цыплятами, бутылкой рислинга и толстым романом Вальтера Скотта.
Но немало попадалось саквояжей и чемоданов таких вылинявших и потертых, словно они пережили кораблекрушение еще до того, как попали в руки новых владельцев, ринувшихся налегке в Петербург. Что находилось в них, кроме пары перестиранного белья и домашних булочек на дорогу? Большей частью учебники и конспекты, случалось - дерзновенные проекты, вычерченные на дешевой бумаге, этюды и рисунки, исполненные неопытной рукой, толстые рукописи на тетрадочных листах, ножницы портяжных подмастерьев, исколотые наперстки начинающих белошвеек.
Продолжение....