Он сказал:
- Мне еще повезло! Если б чуть раньше такое началось...
Мать поднесла свечу к его лицу.
- Ты плохо выглядишь, - сказала она.— Совсем отощал.
В сети морщинок нежно плавилась синева eе глаз. Он погладил ее седые волосы. Пальцы его бессильно дрожали.
- Мы, мальчишки, - заговорил он, — быстро меняемся, мы ведь мягкие, как воск. Это вы, старики, точно из камня вытесаны.
- Ты так думаешь?
- Да, и меня это утешает. Когда ты получила мою телеграмму?
- Под вечер. Ее принес дровосек.
Он покачал головой. Я послал ee еще вчера.
- А что же ты хочешь,- сказала мать - Лур — это край света.
Со свечой в руках она пошла впереди него. Гигантские тени метались между балками, изредка свет свечи выхватывал из темноты кусок хорошо ему знакомых обоев. По длинному коридору мать провела его в кухню. Как уютно здесь было! В плите горел огонь, кипел чайник, за окном, закрытым занавеской, шумел дождь, Мать поставила свечу на стол, достала из раковины чашку и налила в нее чай.
- Пей! - сказала она.-Ночи теперь холодные.
Он пил, с наслаждением чувствуя, как тепло разливается по телу. На секунду он даже -прикрыл глаза. Глубоко дыша и откинувшись на спинку стула, он пил чай, а мать смотрела на него.
Он спросил:
- Ты удивлена?
- Нет,- ответила мать,
- Чего ты ждала?
- Что ты вернешься.
- Так тебе уже известно?..
- Я думаю я знаю тебя. од я все время ждала... да. Я ведь знаю людей.
Она взяла со стола пустую чашку и поставила ее обратно в раковину. Потом подсела к нему. Eе умное лицо попало теперь в круг света.
- Это был тупик,- начал он. — я уперся в стену. Но давай поговорим о чем-нибудь другом. Как ты жила эти три года? Не болела? He слишком тебе было одиноко? Летом у тебя были постояльцы?
Мать улыбнулась.
- Обо всем этом,- сказала она, — я тебе писала много раз, но ты ни на одно письмо не ответил. Наверно, ты мои письма, не читая, суешь в печку.
- Мама!
- Зачем же ты спрашиваешь? Из вежливости? Тогда это излишне. Я вполне могу понять, что тебя только одно занимает, что ты по горло сыт этим одним. Выговорись, облегчи свою душу! Ты же знаещь, твои заботы заботы. - мои
Он в смущении тер небритый подбородок.
- Да нет, — проговорил он,-собственно, это совсем меня не занимает. Но ты права, я сыт по горло. И все же говорить об этом мне трудно. Вероятно, потому, что я по- стоянно вытесняю это из своего сознания. Веду себя так, словно это ничего для меня не значит, словно все в полном порядке. Я усыпляю себя. Конечно, иной раз бывает, я просыпаюсь- ночью или под утро, когда на улице еще только звенят первые трамваи, -как пьяный, который вдруг протрезвел. Я зажигаю свет и смотрю на часы. Это случается в час, в два, в три, а то и позже; и я чувствую, что постель рядом нетронута. Омерзительное ощущение. Не ревность, не отчаяние с мыслями о самоубийстве, нет, я совершенно спокоен, совершенно хладнокровен. Но мне кажется, что во рту у меня помойка. Тогда я ложусь на спину, без подушки, и смотрю в пространство, неподвижно, как в параличе.
- А Лилли? Где же Лилли?-спросила мать, В синеве ее взгляда он весь как-то обмяк, стал жалким, потерянным, как те сломленные жизнью людишки, которые он всегда презирал. Он нервно водил пальцами по ска терти, словно искал в пустыне потерянный путь. И пр этом бормотал себе под нос: Не знаю я, где она. Мы с ней больше не говорим про это. Знаю только, что в эти часы она не жена мне.