А потом отец, директор школы, часто говорил Марьяне, что «молчание – золото», но эта поговорка не смогла вытеснить из её души материнских слов.
Даже сейчас, на приёме у директора Озолова, силу и властность, которого она уважала. Марьяна чувствовала нутром, что и она хозяйка жизни, имеющая полное право получить то, что ей необходимо. И уж во всяком случае не раба она, не такая, чтобы сидеть с потупленным взором и запинаться на каждом слове!
Марьяна, ещё в школе быстро запоминавшая стихи и песни, легко заучила устное дополнение к своей письменной просьбе, которую она уже давно отдала бригадиру, Александре Матвеевне.
Не сводя с директора своих, как она сама особенно сильно почувствовала в эту минуту ярких красивых глаз, Марьяна старалась плотно вложить, втиснуть каждое слово в голову могущественного человека. Инстинктивно старалась говорить негромко, потому что голос, в отличие от внешности, был у неё некрасивый, с хрипотцой, хронически простуженный ещё на Севере. Марьяна объяснила, что её мужа, Крупицына Николая Егоровича, заполярного штурмана, перевели сюда начальником лаборатории, дали двухкомнатную квартиру вместо обещанной трёхкомнатной. А сейчас уже двое детей, Вероника и Алёша. Муж пишет диссертацию. Сама она, Марьяна Крупицина, – лучшая монтажница прославленной бригады.
— У Лаврушиной нет лучших и худших, у неё все равны, – поучительно вставил Озолов.
— Могли бы просить четырехкомнатную – детская, спальня, кабинет и гостиная, вместе со столовой, – продолжала своё Марьяна, но сознательные мы с мужем и просим от завода даже меньше, чем нам полагается, чтобы жить по-человечески.
Чуть-чуть вывернутые ноздри молодой женщины раздувались, придавая её румяному лицу выражение наступательной решительности. «Тигрица», – подумал Озолов. Ему захотелось, чтобы Марьяна посмотрела на него так, как Ольга Владимировна Пахомова нынче ут- ром на Вагранова, восхищенно и заботливо. Но Фёдор Николаевич подавил вздорное желание и мысленно обратился к существу дела: может он дать монтажнице из бригады Лаврушиной квартиру или нет? Надо бы дать. Поощрить. В интересах производства. Но не может. Ибо он только что фактически отдал Артемюку единственную, оставшуюся в резерве. Перерешать вопрос в пользу монтажницы, значило бы запутать важ- ную схему взаимоотношений, сложившуюся у Озолова с Артемюком. В интересах производства сложившуюся.
Николай Федорович хотел отказать просительнице мягко. Но, собственно, какая же она просительница? Под настойчивым, требовательным взглядом, под напористым полушепотом никакой мягкости у него не получилось. Сказал по-хозяйски властно:
— Трехкомнатной квартиры для вас у завода нет. Четырехкомнатной тоже.
Марьяна молча встала. Озолов тоже поднялся и машинально снял темные очки, как делал всегда при необ- ходимости добавить себе зоркости. И в залитом солнцем кабинете его заново поразили румянец, чуть вывернутые ноздри, золото волос Марьяны Крупицыной. И несвоевременность её прихода поразила, несвоевременность, которую он только сейчас осознал.
— Собственно, почему вы оказались здесь, когда еще, насколько мне известно, не кончился аврал?
Марьяна оглянулась с порога. «И в профиль хороша», – мысленно признал Озолов. Сейчас эта красавица была похожа на Нефертити. Изображение древней египетской царицы с подобием короны на голове Фёдор Николаевич видел недавно, листая в приёмной министра какой-то журнал.
— В нашей бригаде аврал-то ещё и не начинался! Контакторов до сих пор нет! – зло сказала Марьяна и рванула дверь.
Озолов по внутризаводской телефонной связи вызвал начальника аппаратного цеха Оградоваса. Тот не отозвался. Вызвал секретаря парткома Иванова. «Где-то в цехах». Вполголоса чертыхнулся: досадный узел напряженности завязался, как на грех, именно в прославленной бригаде Александры Матвеевны Лаврушиной. Панели бригады из-за контакторов не попали на выставку, проклятых этих контакторов до сих пор нет, акварель монтажницы пришлось убрать с выставки. А сейчас он отказался в квартире другой монтажнице из этой же бригады!
Как всегда неслышно, вошла секретарь, седая Маргарита Ивановна. Поймав взгляд директора, она объяснила:
— Извините, тут редактор нашей многотиражки с токарем хотят немедленно к вам.
— Разрешаю.
Токарь, хмурый белобрысый парень среднего роста, в сером пиджаке, в голубой трикотажной рубашке, забыв о необходимости поздороваться, размашисто шагнул к письменному столу, положил перед директором большой нарядный диплом.
— Третье место! – обиженно сказал парень. Конец света! Даже перед девочками стыдно!
— Такое безобразие, Федор Николаевич, – вознегодовал редактор многотиражки Семён Ильич Райский, необходимо позвонить куда-то. А насчёт девочек он потому, что монтажница Настя Кометова из бригады Лаврушиной специально приходила за него «болеть». Только опоздала из-за нормального аврала.