Дьякон подвел к священнику двух его старших дочерей, семнадцатилетнюю Сашу и четырнадцатилетнюю Катю.
— А мы запоздались чуточку — дамы прихорашивались. Передаю с рук на руки ваших прелестных чадушек.
Пароход замедлил ход и остановился. Заскрежетала якорная цепь. На корме парусника, причалившего к правому борту парохода, с караульной охраной из четырех вооруженных солдат стоял, подбоченясь, бравый японский офицер с черными усиками. На широком поясе, слева, почти касаясь палубы, свисал длинный боевой меч-дайто, справа — в серебряных чеканных ножнах — клинок-сето, которым самураи вспарывали себе живот.
Подали трап, и офицер в сопровождении двух солдат и бородатого айна поднялся на палубу. Он сложил в традиционном приветствии ладони, обвел зияющими глазами любопытную, но молчаливую публикуй проворковал:
— О-хаётодзаимас! О-генки дэ ирасся мимас ка? Добра утра! Как поживара?
Не дождавшись ответа, он лукаво подмигнул попу и дернул за бороду айна.
— Ха-а, ты есть волосатый папа, етта есть волосатый сын. Саёнара! Порщай!
Затем японский офицер поднялся на капитанский мостик. Здесь улыбка его внезапно погасла. Он с рыканьем стал выпускать японские слова У айна испуганно забегали глаза, он торопливо переводил:
- Я есть управитель эзосских земель. Мой долг — хорошо охранять воды Цисимы от чужих воров и делать вокруг островов безопасность. Сети есть? Пушки есть?
— Нет. Откуда? — изумленно развел руками капитан. — У нас пассажирское судно. Здесь, капитан показал на тюки, обтянутые брезентом, оборудование для рыбоконсервного завода. Везем почту, муку, соль, сахар, керосин,
- Очень коршо! — японец достал сигарету и прикурил. — Спасиба Я пошор.
Капитан пожал плечами..
- Интересно: два десятка лет Шумшу пустовал, а тут на тебе — управитель Цисимы объявился. Тьфу!
Офицер спустился на палубу и еще раз оглядел любопытных пассажиров. Вдруг девицы-акушерки присели перед ним в реверансе.»
- Римма, — строя глазки и улыбаясь веснушчатым, похожим на сорочье яйцо, лицом, представилась одна из них.
- Лима-а-а, — вытянула губки другая, белолицая.
Кокашкин взбодрился, по-хозяйски обвел рукой пассажиров.
- Это молодые учителя: Ворошилов и Косыгин, Юн Чан Фу из$ Владивостока, а это его помощники. Ходя Большой и Ходя Маленький. Ну, а я, — встал он в позу...
Японец осклабился, качнул головой девушкам и вдруг ловко сунул сигарету в раскрытый рот Кокашкина.
— Саёнара! Порщай! — отвесил он всем поклон.
Парусник отчалил.
Загремели якорные цепи.
- Папочка, куда япончик с усиками поплыл? — спросила Лизонька.
- Он, доченька, убрался в свое нечестивое логово, — вместо отца ответил дьякон. — Нехристь!
- Сволочь! — приобщил к нему свой сиплый голос Кокашкин.
НА ОСТРОВЕ ШУМШУ
Японский офицер, сойдя на берег, направился к бухте Маёроппу. Переводчик несмело побрел за ним.Николай Лазуков — единственный айн, оставшийся на Шумшу. Его соплеменников увезли на юг, на пустовавший остров Шикотан и еще куда-то, а его оставили переводчиком и учителем русского языка для японского офицера Сечи Гунзи.
Не так давно у Лазукова была семья: жена Аня, сын Ваньча. А сам он считался удачливым охотником и уважаемым человеком на острове. Каждый год ему поручали съездить на западное побережье Камчатки за медвежонком для айнского праздника Номанде. С Лазуковым иногда приезжали соседи-ительмены — погостить у своих сородичей, живущих на Шумшу, поплясатъ на празднике бакию. Они привозили богатые подарки: оленьи и медвежьи шкуры, меховую одежду. А Лазукову как-то подарили колтон из бараньего рога для лемешины и приучили класть табак за губу. Весело было!
Айн сунул руку в карман за колтоном. От страха по телу побежали мурашки: пальцы нащупали деревянную фигурку камуи. Он пригнулся
и, озираясь по сторонам, побежал к амбарушке-развалюхе, единственному строению, оставшемуся от айнского селения, котану. Гунзи приказал разрушить церковь, школу, дома. Из бревен построили бараки для солдат.
...Продолжение в следующей части.