Когда мы бываем оптимистами? Ведь понятно, что всё время мы таковыми быть не можем. Хотя случается и такое. Ладно, чаще всего мы оптимисты, когда молоды и делам нашим сопутствует удача.
В том году в сентябре мне исполнилось двадцать два года. Тремя месяцами раньше, после более четырёх лет работы в строительно-монтажном управлении рабочим дорожно-строительной бригады меня избрали секретарём комитета комсомола треста «Алма-Атапромстрой».
А ещё: я студент третьего курса заочного отделения факультета журналистики Казахского государственного университета, состою в объединении молодых поэтов, мои стихи, заметки, корреспонденции публикует молодёжная газета «Ленинская смена». Хемингуэй мой любимый писатель.
Но главная причина моего оптимизма в другом. К этому времени я преодолел свой комплекс некрасивости, в чём, признаюсь, мне помогли женщины. Две. И вот как раз вторая и проводила меня в далёкую Колхиду, пожелав не нарваться на какую-нибудь тамошнюю Медею.
Ну что было на это ответить? Тут уж как карты лягут.
…Поздним вечером, когда стемнело, мы не включили в комнате даже торшер. Поэтому в сумраке я едва различал её лицо, но угадывал по интонации, что она улыбалась, рассказывая мне эту историю.
– …Груди у меня стали расти только в шестнадцать. Я очень долго выглядела, как подросток, причём была подростком отчаянным. Подраться могла. В нашей ватаге мальчишки считали меня своим пацаном… Так вот, пошли мы на бахчу арбузы таскать. Вечером это было. Рассыпались по полю. Ползём… Я вслед за нашим атаманом. Николай его звали. Вижу только его пятки в рваных парусиновых полуботинках да залатанные серые штаны… Сторож кого-то заметил, зашумел. Те побежали. Сторож за ними. И всё дальше, дальше от нас двоих притихших… Дождались мы, когда совсем стемнело, и давай арбузы в кучки скатывать, а потом их в ближайший овраг. Он кустарниками и деревьями сильно зарос. Много накатали… Решили: здесь наедимся до отвала, по паре домой возьмём, а остальные спрячем в овраге. Сторож боялся туда заглядывать… Сидим, лопаем. И вдруг парень ко мне ближе подсаживается, ближе… Приобнимает… А мне, пацанке, и невдомёк, чего это он. Повалил он меня, и тут я словно очнулась да как хвать его зубами за щёку! Прокусила. Кровь полилась. Он отшатнулся, а я от испуга и вида крови расплакалась… После пошли домой, у колонки я ему кровь смывала. Он морщился и ворчал: «Тоже мне… Сказала бы, что к тебе нельзя». Я ему говорю: «Коля, ты же меня не спрашивал»… Подорожник в траве нашла, прикладывала…
– Ты опасная, оказывается, женщина.
– Тебе бояться нечего. Тебя я сама выбрала. Я заметила, Ирина больше тебе понравилась. Но я решила – это мой роман будет…
…Ночь. Авиарейс Алма-Ата – Адлер.
Турбовинтовой «Ил-18» – одинокий маленький дюралюминиевый мирок с несколькими десятками людей на высоте восемь километров над землёй. Можно легко представить, что уже и нет того знакомого мира. Единственного и неповторимого.
Час назад за стеклом иллюминатора его уничтожил оглушительный грохот четырёх двигателей и теперь вокруг только первозданная и бесконечная, как лабиринт, тьма.
Впрочем, это всё мои фантазии. А вот в салоне похолодало. Завинчиваю над головой вентилятор. В кресле слева от меня дремлет, накинув на плечи фирменный пиджак, уже немолодая русоволосая стюардесса.
Свет в салоне неяркий, но всё равно мешает смотреть в иллюминатор, и я, сложив ладони шалашиком, припадаю к стеклу…
С такой высоты огни внизу не воспринимаются как огни городов. Кажется, что мы летим низко-низко над безлюдной землёй, может быть, по следу туменов Тамерлана, и это красноватые угли костров, растоптанные копытами тысяч коней…
А почему нет, ведь внизу Средняя Азия.
…Утро. Здесь, в самолёте, оно наступает раньше, чем на земле. Там, внизу, в предрассветном сумраке, ещё горят огни. Тусклые, едва различимые, они медленно проплывают под нами, но мы явно снижаемся… Огни становятся более яркими, отчётливыми. Вон их целая россыпь.
Это, безусловно, Сочи, Адлер и аэропорт.
И сразу рядом появляется край большого тёмно-серого пятна. Что это может быть? Наверняка Чёрное море, но пока это просто большое тёмно-серое пятно, и оно постепенно стирает в иллюминаторе все огни.
Всё. Не видно ни одного. А мы продолжаем лететь в это пожирающее свет мутное пространство.
И вдруг как будто изображение в иллюминаторе навели на резкость. Пространство обрело поверхность, и она сморщилась, превратилась в водную рябь, на которой колышется маленький кораблик.
«Ил» делает крен вправо. Сильнее ощущается перепад давления. Закладывает уши. Выключаются вентиляторы. Становиться почти тихо. Мы сейчас вновь, уже со стороны моря, пролетим над тем корабликом. Да. Но оказывается, это огромный сухогруз, а рябь на воде – это шторм на море.
Продолжение в следующих статьях....