Мой отец принадлежит к тому поколению русских людей, — чтоб было, так сказать, наглядно, — из которого вышли А. Д. Папанов и Ю‚ В. Никулин.
Я специально посмотрела на даты их биографий и в общем-то почти не удивилась совпадениям. Вот, например, с Анатолием Дмитриевичем мой папка оказался — практически буквально — абсолютным ровесником: оба рождены поздней осенью 1922-го, и оба ушли на исходе лета 1987-го. И тому, и другому не успело исполниться 65. Юрий Владимирович ушёл в 1997-м, и когда я видела его в то, последнее десятилетие жизни на экране телевизора (уже давно не в роли клоуна), всякий раз не могла оторваться от его лица, мимики, голоса: я видела и слышала своего отца, хоть внешне и не очень—то они были похожи. Но одновременно и похожи очень, как могут быть между собою схожи фронтовики — ровесники войны.
Отец мой был простым рабоче-крестьянским человеком с душой интеллигента неимоверной глубины.
Всю жизнь читал перечитывал Н. А. Некрасова, глубоко почитал не только как автора, но и как своего земляка, жившего на их общей родиной земле ровно на столетие раньше.
И как своего двойного тезку, между прочим, по имени-отчеству. Именно, и, может быть, поэтому оно стало для меня навсегда дорогим и родным.
Мне видится картина из своего раннего детства, отец сидит, откинувшись на высокую спинку дивана, и, рассеянно прислушиваясь к своим беспокойным, невеселым мыслям, отрешенно перебирает гитарные струны.
Самозабвенно любил гармошку, играл на ней мастерски. Уже в серьёзном возрасте примеривался к аккордеону, мечтал его в совершенстве. Стихи сочинял «по случаю». Рисовал картины маслом. Действительно, маслом, хоть это и были всего лишь немногие копии его любимых «Трех богатыреи» и «Охотников на привале». И делал деревянные игрушки: сначала для меня - мебель для кукол, а потом — для СВОЕЙ собственной души. Долго на серванте стоял яблоневый сад, из которого румяные яблоки свешивались через заборчик, а мимо ехала карета с откидным верхом, запряженная тройкой разномастных лошадей. В карете барыня в красивой шляпе и ухарь—купец в белоснежном картузе. Ух, Как доставалось отцу от супруги во время генеральных уборок: пыли-то сколько на всех этих яблоках и лошадках накапливалось. .. И я, и младший брат были довольно поздними его детьми, и любимыми отцом, наверное, на разрыв сердца. Но только не очень давно я поняла, почему среди моих детских игрушек были и его фронтовые медали. Он никогда не говорил со мной об этом, даже когда я уже выросла. Об этом не принято было говорить. .. Но о войне рассказывал. Нечасто, лишь после моих настойчивых, «приставучих» уговоров. Я была ещё очень глупая, и по глупости этой своей не щадила его нервов и ран, которые «разыгрывались на погоду». Увлекшись воспоминаниями, он заново переживал свою Войну, со всеми её ужасами. которые рука не поднимается у меня описать сегодня на бумаге-настолько это было жёстко и жестоко. Нас обоих трясло, мы оба были там в эти моменты. Я понимала его, смотрела в глубину его рассказа и Видела ЭТОТ ужас его глазами, И, несмотря на мою детскую жестокость и нежелание понимать его боль, сегодня я благодарна ему за этот опыт.
Восемнадцатилетний мальчишка, угодивший сразу в самое пекло, в пехоту, и испытавший наравне с такими же пацанами все, что им было уготовано судьбой-странно и страшно подумать, но сегодня он, тогдашний, гораздо младше моего тридцатилетнего сына. Мой отец был мальчиком в аду. Боже мой, я не могу заставить себя перечитывать повесть К.Воробьева «Это мы, Господи! .. », которая попала мне примерно в тридцатилетнем возрасте и открыла мне глаза на все, что было недосказано отцом: ведь это не я его, а он меня щадил, мое любопытное детское сердце.
Недавно мы с братом сопоставили свои детские воспоминания об отце, его немногие военные рассказы. От брата я услышала то, что в детстве мое девчоночье восприятие просто не зафиксировало:в сердце войны наш, тогда еще будущий, папка командовал минометным отделением на самой что ни на есть передней линии огня, где уцелеть было практически невозможно. Видимо, и жив-то остался благодаря тяжелому ранению, после которого война для него закончилась. . ..
И вот помню такой эпизод. .. Мне десять лет. Я бегу домой из кино. «Она защищает Родину» с Верой Марецкой. Слёзы крупными брызгами разлетаются в разные стороны. Слава Богу, папка дома, и я начинаю прямо в прихожей, ревя белугой и не снимая пальтишка и башмаков, взахлеб пересказывать ему только что увиденное и ударившее меня под дых на экране. Он, молча, не перебивая, очень внимательно слушал. Наверное, так же, как я слушала его. И сегодня я понимаю, насколько тогда, в тот святой для нас обоих миг, он был мне благодарен за эти слёзы.
Положив руку на мою обезумевшую от отчаяния голову, просто сказал: «Да, это было. Только, дочка, не плачь сегодня, ведь этого дай Бог, никогда больше не будет»