27 июля.
Ночь прошла в дреме у компаса.
Каждые полчаса я поднимался смотреть ветер и паруса. Из одного сна я перешел в другой, более фантастичный: по черному морю, чуть накренившись под прессом южного ветра, шла моя лодка, и цифирь на компасе показывала, что она держит курс на остров Уналашка.
Даже в темноте палуба сверкала, как отполированный зуб кашалота.
С рассветом я поднял большие паруса и тут же пошел дождь, заставивший меня трусливо дезертировать в каюту.
Лодка ходко шла в галфвинд: ветер перестал мышковать и хорошо работал с юга, паруса были потравлены, неизменная в последние дни и ставшая обычной двухметровая волна без ударов и злобной нервозности проносилась под днищем.
Раскрепленный в углу штурманского столика барограф стал втихушку гнуть свою линию вниз.
Пока плавно.
Тысяча миль была разменяна прошлой ночью.
Расправившись с хозяйственными и штурманскими делами и выпив кружку горячего “бразильца" с сухарями, я наконец-то мог вплотную приблизиться к духовной пище в виде томика Ремарка, который раскрепил рядом с компасом на скрипящей переборке.
Я долго ждал этой встречи - с тех пор, как понял, что могу думать, но по нелепой случайности никто не подсунул его раньше.
Да и вообще разогнавшаяся телега жизни уже давно не оставляет времени для спокойного и вдумчивого чтения.
Мне сдается, в этой области основной духовный чемодан заполняется лет до семнадцати, пока не отрастут крылья, но то, что уже отложилось в банке, до самого знакомства с архангелами не подвергнется инфляции.
Житейские обстоятельства помогли мне немного глотнуть из этого колодца благодаря тому, что все детство я проспал на признаке кочевой жизни - старой раскладушке, ставя ее на ночь то у одного, то у другого стеллажа с книжками.
Из них я узнал, что “морской волчонок" во время трансатлантического плавания поймал и съел в трюме крысу, как франсевский поп уговаривал слепого мальчика горячо-горячо помолиться богу, а когда малыш прозрел, не поверил, сбросил сутану и выбежал из церкви;
как на зверобойной шхуне, промышлявшей у нас котиков, семнадцатилетний Джек Лондон отстоял целую вахту в тайфун, снесший вокзальную крышу в Иокогаме;
что кашалот откусил Ахаву ногу, а Измаила спас в океане гроб язычника — гарпунера; что по прихоти немецкого офицера — расстрелять каждого десятого на выбор самих пленных, один из них продал свою жизнь невезучему жеребьевщику;
как зощенковский парень предлагал девушке свое сердце, а когда их окружили грабители, сказал им, что у нее пальтишко поновее;
как Амундсен, жуя ветчину и куря сигару, мчался на собаках с южного полюса в то время, когда Скотт угасал во льдах с лошадьми и трактором;
что вольтеровские пираты искали драгоценности на захваченной шхуне в задних проходах свадебной компании, а затем всех, кроме невесты, убили;
как, рьщая, брела домой к мужу молодая женщина, у которой доктор добился “успеха “ взамен на лечение ее горящего в жару лихорадки ребенка;
как крестьянин у Мериме застрелил в огороде своего десятилетнего сына за то, что тот вьщал полиции беглого и что две тысячи лет добро безуспешно пытается одолеть зло, а конца этой войне не видно и т.п.
В шестнадцать я ушел из дома изучать жизнь в натуре (природе), но то, что успел прочитать в книгах, до сих пор цепляет за живое и ждет, и еще, наверное, долго будет ждать своего серьезного, вдумчивого кинорежиссера.
Вдруг, когда я как раз улыбался над книгой чужому немецкому счастью, в каюте посветлело: в природе что-что менялось.
Поднявшись наверх, я увидел, что дождь прекратился и в грязном небесном одеяле над мачтой появилась прореха.
Увиденный в ней прогноз погоды на ближайшие пару суток заставил задуматься.
В открывшемся окне на маленькой скатерке голубого чистого неба идущие с юго-востока слоистые облака закрутило — они встретили таких же ребят с северо-запада.
Пониже пятнилось стадо маленьких подушек, а в самой вышине в сторону северо-востока протянулись белые крысиные лапки с загнутыми коготками.
Невидимая рука заткнула прореху, и мир сразу потускнел.
Мне очень хотелось взлететь и разорвать нависшую над мачтой небесную декорацию
и заглянуть, как далеко находится и как быстро движется тайфун.
Хотя, даже если бы я знал о нем все, это ничего бы не меняло в моих планах.
Меня не волновало, кто кого съест в нижних слоях, но коготки, простертые в верхних эшелонах власти, обещали недоброе.
Я спустился вниз и освежил мозги в метеонаставлениях мореплавателям Берингова моря.
Они понравились тем, что заставляют штурмана думать и в моей ситуации звучащие почти по-Циолковскому: все знать невозможно, но о многом можно догадываться.
Линия барографа плавно ползла вниз: господняя метеослужба в небесной лаборатории занималась расфасовкой атмосферного давления.
У них, как и на Земле, распределение циклонных паев идет по шкале предвзятости: с нежностью и лаской к одним частям света — им достается поменьше и нелюбовью к другим, в одной из которых я сейчас иду.
В 24.00 я подбил итог суток: и фактически и по генеральному курсу пройдено 77 миль.
Это идеальное движение!
О, если бы не постоянная боязнь за слабый такелаж!
За кормой 1077 миль, осталось -180.
28 июля
Краткий отчет за сутки.
Ночью, у уголкового отражателя, взятого на растяжку через блок от топа мачты до кормы, перетерся нейлоновый конец, и он начал летать над кормой, путаясь и стуча об ахгерштаг и бакштаг.
Стоя на кормовом реллинге, держась одной рукой за трос ахтерштага, багром в другой руке я пытался под швыряние лодки волнами изловить его и призвать к порядку, но за полчаса эквилибристики только запутал его напрочь и оставил затею до утра.
(Продолжение в следующей части)