Я приготовил яичницу на ветчине и луке, посыпал кусками сыра и облил кетчупом и майонезом по рецепту бабушки Фроси.
Проглоченная горячая еда вкупе с музыкой быстро пробудила во мне беспечность, прихватив дымящуюся кружку крепкого “индийца”, я поднялся на палубу.
Час, проведенный в жаркой каюте, укрепил меня в мысли, что жизнь прекрасна, - красивые большие волны, набегающие на яхту из дождливой мглы, были серьезны и динамичны, белоснежная скула левого борта с шумом отрезала от каждой ровный пласт и за ненадобностью отбрасывала его прочь, чтобы тут же, отвесив поклон, неумолимо взлететь на следующую волну.
Паруса были выбраны туго и работали на скорость, вызывая немое восхищение.
Мне не верилось, что я управляю этой, отполированной морской волной, лодкой, что она подчиняется движениям моей руки, - это было не чувство тщеславца, дорвавшегося до власти, а стеснительное недоумение - почему именно мне выпало право ощущать это, захватывающее дыхание движение жизни, в то время, когда для большинства жизнь - заведенная на годы рутина; завтрак, работа, ужин, любовь и сон - так и не даровала освежающего глотка свободы.
22:30. Волна 1,5-2 метра, ветер 6-8 метров, оставляю на ночь один Трисель и долго настраиваю румпель, лодка, сбросив скорость, вразвалку движется на восток, где ширится вынос чистого неба. Зажигаю ходовые огни и ныряю в каюту на подвахту.
18 июля.
04:00. Чутко, как дикий зверь в своем логове, придремываю под компасом в каюте.
Любой непонятный самый легкий стук наверху моментально отзывается в сознании, - это бросок с фонарем на палубу, боязнь за слабые ванты и бакштаги ноет во мне как больной невырванный зуб и к этой боли нельзя привыкнуть.
В пятидесяти милях на юге - первый остров Алеутской грады
о.Аггу.
В наставлениях мореплавателям сказано, что при подходе к нему лежащий почти круглый год на горах снег можно увидеть раньше, чем сам берег.
Много скал и опасностей.
Грунт - скала и песок, якоря плохо держат.
Мои знания могут быть лишены исторической точности, но и сама История - лошадка темная, и мне кажется, что это один из самых кровопролитных островов Берингова моря.
Первая кровь связана с нашими в 1745 году Неводчиков на судне “Евдокия" пристал кострову и местные, выступая в числе около ста человек, старались отразить пришельцев, и как при сем случае, так и в последствии, русские были принуждены защищаться от них.
Никто уже не вспомнит, как там было, но бухта Убиенная Массакар-Бэй — осталась на карте навечно.
Вторая кровь пролилась в мае 1945 года, когда американцы освобождали Алеуты от японских оккупантов.
Высадка десанта началась рано утром, одновременно с юга в бухту Убиенную и с севера в бухту Гольцовую.
В Убиенной из-за многочисленных рифов, загромождающих фарватер и сильного прибоя было потеряно 90 плавсредств и несколько их экипажей, к ночи на берегу были безнадежно погублены тонны провизии и все тяжелое снаряжение.
Окопавшиеся на вершинах мысов японцы, несмотря на пушечный огонь с судов, держали эту бухту 18 суток.
А в Гольцовую высадились волонтеры
вольнонаемные из мастеров жизни вне цивилизации с ее побрякушками -старателей, охотников и индейцев.
Высадившись, они быстро оттеснили японцев в горы, а те, кто не успел отступить, покончили с собой в духе лучшей японской традиции, не допускающей унижения плена.
Их тела были еще теплые, когда скауты, распечатав трофейный джин и сакэ, провозгласили первый победный тост.
Полковника Ямасаки с оставшимся двухтысячным войском брали измором; много раз он бросался в атаку, много раз эхо разносило по острову жуткий крик "банзай”.
На девятнадцатые сутки полковник сделал себе мечом харакири, остальные последовали его примеру.
В захоронении насчитали 2351 японца!
Сейчас там, нехорошо ухмыляясь, проблескивает сквозь тучи холодный диск луны.
На северной стороне неба видны яркие звезды, мачта серебряным знамением чертит зигзаг по холодному черному небу, работяга-трисель светлым серпом стекает с нее к корме.
08:00. Подъем Госфлага России. Пасмурно. Ветер усилился, ставлю вместо триселя штормовые паруса.
12:00. Волна до четырех метров, слежу за каждой, чтобы не прозевать дурную с баром, скорость под штормовыми 4 узла, лодка хорошо слушается румпеля, и я с удовольствием отсчитываю в уме пройденные мили.
Ветер страстным залихватским свистом заливается в такелаже.
Непромокаемый рыбацкий костюм осторожно впитывает воду.
13:00. Резко стих ветер. Толчея.
Смайнал и прихватил шкертами паруса.
Сейчас придет сильный ветер. Внутри яхты не устоять, переборки громко скрипят в такт ударам беспорядочно бьющих по яхте волн.
19:00. Опять пошел южный ветер.
За три часа я два раза поменял паруса, а после того, как яхту крепко накрыло волной с правого борта, убрал их совсем.
Вытравил по корме два якорных конца, дрейфую под голой мачтой на север со скоростью два узла.
22:30. Большая волна, высоко подняв корму, накрыла яхту.
Удар был не сверху вниз, а вдоль: транец разрезал волну, и вершина ее прокатилась до бака.
19 июля.
00:00. Шторм от 150.
В каюте тепло - в печи тлеют дрова.
За бортом крутые волны с шипением катятся в черную бездну, кружева пены подолгу горят на их гребнях.
Здравствуй, Берингово море, слишком долго я нежился в штилях и безветрии.
02:00. Свист в такелаже потихоньку тает.
Это хорошо, пока ветер будет стихать, я успею подняться по широте на линию генкурса.
Сильно валит в сон.
Ложусь, одетый в робе, “на подрыве” на шконку правого борта и слежу за курсом по компасу.
(Продолжение в следующей части)