Я помню, как в январе 1946 г. в Николаеве судили фашистов, военных преступников. Мой отец, комендант училища, присутствовал на заседании военного трибунала и рассказывал, что вели они себя вызывающе. Приговор был - всем смертная казнь через повешение. В последнем слове старший по званию среди них просил заменить им повешение на расстрел, но в этом им было отказано. На Базарной площади Николаева состоялась прилюдная казнь. Я видел все это будучи маленьким ребенком. Отец провел меня в первый ряд зрителей. Я видел, как они прощались друг с другом, и саму их казнь. Такое не забывается. Даже не все взрослые это выдерживали.
В 1946 г. я со своими родителями переехал в Ленинградскую область в пос. Лебяжье. Жили мы в гарнизоне полка Военно-морской авиации в кирпичном доме на первом этаже. У нас была небольшая комната в коммунальной квартире на три семьи.
У наших соседей по квартире была дочка Таня семи лет. Она пережила блокаду и выглядела как маленький скелетик: кожа и кости.
Врачи рекомендовали ей принимать рыбий жир. Друзья ее отца-летчика привезли из Мурманска бутылку мутного рыбьего жира. Но девочка принимать его категорически отказывалась из-за специфического запаха и горечи.
Мой отец предложил мне устроить маленький спектакль: показательный прием этого жира перед обедом на общей кухне. Да еще с возгласом: «Как вкусно и не противно! ».
На всю жизнь в моей памяти остались глаза Тани, полные ужаса от увиденного ею притворства!
Много мальчишек пострадали в то время от ранений и контузий из-за опасного любопытства. Помню, как мои сверстники находили снаряды и мины в местах боев и приносили в наш двор.
Однако жизнь продолжалась - все работали, получали пайки, которых хватало, чтобы не умереть с голоду.
Помню, что в 1947 г. я пошёл в первый класс, и нам, ученикам начальной школы раз в неделю давали доппаёк - конфеты-подушечки и печенье. Это была большая радость.
Открытие фонтанов в петергофе 25 августа 1946 г.
Да, время было голодное, тяжелое, но настроение после военных лет - жизнерадостное.
В августе 1946 г. нам сказали, что в Петергофе произойдет открытие фонтанов. Отцу из батальона выделили автомашину, и нас с соседскими ребятами повезли в Петергоф. День был обычный - ни солнца, ни дождя. В памяти осталось много разрушенных строений. По обочинам дороги лежали отвалы кирпича и разбитая техника. Оставался разрушенным дворец и другие здания. В порядок тогда успели привести только лестницу Главного каскада.
В тот день по обеим ее сторонам стояли суворовцы в черной форме с красными кантами. Они были такие худые, бледные, истощенные, но. .. улыбались! Наконец настала торжественная минута.
По громкоговорителям прозвучало, что после шестилетнего перерыва усилиями жителей Ленинграда и Петергофа восстановлена мраморная Балюстрада Большого каскада; восстановлена и озеленена прилегающая территория и, наконец, восстановлен фонтан«Самсон».
Из громкоговорителей зазвучала торжественная музыка.
Из пасти льва толчками, а затем всё выше и выше стала подниматься вода. И наконец вырвалась мощная струя. Фонтан забил. Все присутствующие ликовали, радовались, обнимались.
Громогласное «Ура! » звучало неоднократно.
Этот фонтан был для всех нас символом возвращения мирной жизни.
В 1948 г. я с родителями жил уже в небольшом посёлке Мыльная, названном по железнодорожной станции недалеко от Сызрани.
Еды уже было больше, чем в войну. но нам, детям, все время очень хотелось сладкого.
Сахар я пробовал раз в неделю или даже в две, когда после бани мы с дедушкой усаживались за стол с самоваром. Дед доставал из буфета кусок от сахарной головы - граммов 100-150 и откусывал мне щипцами для сахара кусочек размером с наперсток. Я следил за этим процессом, как кот за мышкой, не упуская ни малейшего движения, и надеялся, что сегодня кусочек будет побольше. Но и малюсенький кусочек тогда казался настоящим блаженством! Как-то в один из летних дней к нам на станцию в тупик загнали цистерну из г. Чапаевска, где работал завод по производству взрывчатых веществ. Одним из компонентов для их изготовления была патока. И именно она оказалась в этой цистерне. Было очень жарко, градусов 35. Патока начала плавиться и потекла в зазор люка в самом низу цистерны. Кто-то из местных пацанов распробовал этот деликатес, и все ребята бросились на станцию.
Когда я прибежал туда, застал такую картину: очередь в 30—40 детей от 5 до 14 лет кольцом вилась вокруг цистерны. Тот, чья очередь подходила, залезал под цистерну и облизывал горловину люка, в которую просачивалась патока.
Никто из нас даже не думал подставить какую-нибудь посудину, все боялись пропустить очередь.
Каждый влезал под цистерну секунд на 15—20, этого хватало на несколько облизываний. Тому, кто задерживался, давали пенделей, и под цистерну залезал следующий. В итоге каждый из нас приложился по 3—4 раза. Я тоже, получив свою долю пинков, облизал драгоценную цистерну не менее четырех раз. К вечеру горловина люка блестела как зеркало, жара спала, и паточный поток прекратился. Вскоре подкатил маневровый паровоз и отвез сладкую цистерну обратно в Чапаевск. ... А вкус этой патоки я помнил ещё многие, многие годы.