Затем в одной из комнатёнок открыли сельмаг, где, помню, торговали ржавыми селедками и керосином.
Потом в Крохино пришли штрафные батальоны, их разместили в церкви, нары в 4-6 этажей, холодрыга, голод.
Они начали строить линию обороны против финнов, которые должны были открыть второй фронт у Ленинграда.
Зима, мороз до минус 40 градусов. Штрафники по ночам делали игральные карты из газет, рисовали углём и губной помадой, играли в них, проигрывали харчи, одежду и жизнь. Каждое утро на построение несколько человек выходили голыми или валились голодные в снег от слабости, от того, что остались без ужина.
Мать, будучи прорабом на оборонных работах, получала командирский паёк.
С утра до позднего вечера она уходила по линии дотов и дзотов, проходила до 40 км по морозу на досках, которые были вместо лыж. В ватных штанах, ватнике и чунях - это из ватников шились такие, типа валенок или чулок на вате, «сапоги» на ноги.
Я оставалась при доме одна, топила печку, кто меня кормил и чем - не помню.
Во что была одета, тоже не знаю.
Затем мать перевели на север Белого озера, в деревню Енино. Везли нас на перекладных, по лесным дорогам. Во всех деревнях, где меняли лошадей, нас ждала горячая еда, молоко для меня, везде знали, что едет военный специалист с ребёнком.
Это была весна. наверное, мне запомнилось. как на одном из гнилых лесных мостиков у телеги провалилось колесо, меня поставили к столбику на углу мостика, и вдруг из леса, это было на опушке, вышел медведь, он шел на задних лапах прямо на меня, никто этого не видел, все были заняты вытаскиванием повозки из моста, лошади бились, и никак не получалось. Медведь не дошёл до меня, повернул и скрылся в лесу.
Привезли нас в глубокую чащу, где были размещены штрафные батальоны.
Жили штрафники в землянках, работали на лесоповале и строили линию из дотов и дзотов.
С тех пор я стала «дочерью штрафбата». На довольствие меня не поставили, из еды был сухарь в день, это я знаю потому, что вечером, когда все возвращались из леса, мне каждый отрезал от своего сухаря крошечку, и у меня собирались две полные ладошки этих крошечек.
Несколько крошек я всегда отдавала маме.
Одежда для меня была сшита из остатков чьей-то «формы»: это были ватные галифе, ватничек, чуни и ушанка, всё чёрного цвета. Был выделен мне и денщик, самый скромный из уголовников — дядя Федя, с пожизненным сроком, которого после тяжелейшей контузии не могли использовать на оборонных работах. Но со мной ему было не легче: он должен был несчётное количество раз нырять в снег на глубину до двух метров, вытаскивая меня «за уши», отогревая в землянке, где мы жили две зимы.
Там я поддерживала в «тёплой печурке огонь», подбрасывая в буржуйку дровишки. Ночевали за занавеской, и никто не обижал ни меня, ни маму.
Дядя Федя обучил меня всем словам, которые знал сам, он не ругался, это был привычный для него язык, очень остроумный, веселый, добрый и смешной. Я замечательно болтала «по фене», игрушек - лошадок, тележек - у меня было много - это привозили дяди-штрафники из леса, они вырезали их на перекурах.
Кроме того, у дяди Феди были искалеченные пальцы, и сворачивала ему «козьи ножки», набивала их самосадом, а потом мы вместе с ним курили на морозе.
Дядя Федя придумал во что: сделал гнездо из веток, залил их на ночь водой и получились для меня санки.
Я стала без устали брать «горки» - ледяные доты и дзоты. Если я забиралась наверх, значит дот был плохо сделан или плохо залит, об этом тут же знали те, кто проштрафился и поправлял дефект, так что я волей судьбы стала первой, самой строгой и справедливой комиссией, принимая военные объекты.
А как отмечались праздники нового года! !! Ёлки - лесные красавицы,200 штук, привозили на каждом возу, выбиралась одна ель, размещалась в землянке. В первую зиму кто-то из солдат ночью сходил в заброшенный немцами окоп, набитый горелыми электролампами, принесли рюкзачок, мы с дядей федей делали игрушки. У медсестры взяли обрывки марли, чуть-чуть бинтов и что-то вместо клея. Приклеивали всё, что можно, скорлупу от яиц, шкурки от морковки, веточки, иголочки - дядя Федя был очень изобретателен и очень старался.
На второй Новый год рыбаки подарили 1-2 кг снетка, мать достала, а я целый день варила овсяные жмыхи на буржуйке в кисель, а потом сушила. Из рыбки с овсяной корочкой наделали игрушек и по очереди приглашали всех попробовать с ёлки — это были подарки Деда Мороза — все сосали эти подарки до утра.
Финны стояли в двух километрах, почти каждую ночь были обстрелы, видела я и убитых знакомых дядей, тех, которые ещё вчера делали мне игрушки. Когда начинался обстрел, мы с дядей Федей забрасывали рюкзачки с неприкосновенным запасом (2- 3 корки) за спину и уходили по дороге до ближайшей деревни, когда стрельба затихала — возвращались обратно.
Фронт финны не открыли, поэтому мать считалась работником тыла.