- Как думаешь, удастся нам завтра первым бортом? — спрашивает Мария Кичгилхот.
- Путевки-то горят, — отвечает Андрей Гилёв.— А потом, депутатам, героям и инвалидам положено лететь в первую очередь.
Он шевелит руками в бинтах.
- Инвалидам войны—да, — говорит Мария Кичгилхот.
- Инвалидам мира тоже, — отзывается Андрей Гилёв.— Улетим первым бортом, — добавляет он, глядя в заиндевелое окно.
Закатный свет догорает, ало искрится в курже, ничего не суля по приметам, кроме по-зимнему долгой ночи.
Но от двери по задам собрания доносит:
- Гилёв — на выход!..
В коридоре возмущенный завгар выговаривает в сердцах:
- Одни проколы из-за тебя! Иди, там коряк с упряжкой, не собаки — зверье!
Впору бы улыбнуться, глядя на то, как завгар оглядывает сзади рваный край полушубка, но лицо Андрея Гилёва хмуро.
Давно тоскует взрывник. По утрам, случается, уронит руку с зудящей электробритвой, глядит на тундру за окном, а недобритое лицо его серо, как после бессонной ночи.
Всю зиму пылятся по стенам ружья, ни разу с рогов не снятые.
Хоть в будни, хоть в праздники тоскует взрывник, как взглянет в немой и темный провал памяти, мучительно пытаясь вспомнить, почему да как погиб я, Алексей Логинов, так затоскует.
Извелся, нутром закляк, вроде и бить его не во что стало тоске, а ударила.
От собачьей упряжки, темнеющей комьями на сиренево-синем закатном снегу, Кецай Кичгилхот несет навстречу ему ладонь досочкой:
- Амто, тумгутую!
- Амто, Кецай!
Восходит над ними звезда, меркнет блистанье снегов, но ждет Андрей Гилёв, блюдя тундровый обычай, не спрашивает, зачем и с чем пожаловал тесть, и тот, неспешно втянув в просторный рукав кухлянки руку, достает берестяную табакерку, натрясает в ладонь лемешины, отправляет под язык и еще сколько-то молчит.
Андрей Гилёв докуривает, основательно затаптывает в снег павлиний глазок жара.
- Насты-то крепкие по тундре? — спрашивает, оглядывая нарту.
- Насты-та? Крепкие насты. Где ехал, ладом прихватило тундру, везде так, наверна. Однако пристали собачки-то, упряжку менял, — высоким гортанным голосом отзывается Кецай Кичгилхот, и в говоре его слышится что-то ребячье.
- Далеко ехал?
- За Уннейваям, верховьях Атолявтойпинваям кочую.
- Далеко.
- Далеко, канешна, — Кецай Кичгилхот кивает.
Круглые стекольца очков поблескивают, скрывают
скорбные глаза.
- Далеко я ехал, — повторяет он и, снова втянув руку за пазуху, добывает оттуда две общие тетради в коленкоровых переплетах, протягивает их Андрею Гилёву. — На тундре нашел, этта. Сперва думал — на курево пастухам или на пыжи там сгодится; а после маленько стал читать — худо, гляжу, придумал, совсем голова мохом набитая. Тут про тебя тоже кое-чего написано есть, и про Машу, дочку, тоже кое-чего написано есть.
Алексея те Логинова тетрадки.
Покуда был живой, то и писал.
Держа их, Андрей Гилёв долго глядит на Кецая Кичгилхота, на лицо того, в робкой, не то просящей, не то прощающей улыбке.
И хочется взрывнику руку положить на мосластое плечо тестя или опереться. И он кладет.
- Хаильом, тумгутум...
Спасибо, мол, друг.
Когда Андрей Гилёв возвращается в зал, заметнее шрамы на его обмороженных щеках.
Возможно, оттого что стало светлей — лампы зажглись, отразившись в стеклах.
- ..Обратившись к анализу несчастных случаев, товарищи, становится ясно, встречает его голос содокладчика, инженера по технике безопасности, — что положение с техникой безопасности продолжает желать лучшего. Несчастных случаев в целом по экспедиции зарегистрировано в прошлом году пять, немного. Налицо, можно казать, сокращение по количеству, к тому же два несчастных случая имели место с одним и тем же плотником Ачайваямской партии, который сперва сильно поранил палец циркулярной пилой — первый несчастный случай, а потом этот самый палец отрезал совсем — второй несчастный случай...
Заскучавший было, притихший зал улыбается, а не по летам основательный докладчик хмуро глядит на Андрея Гилёва, дожидаясь, пока тот сядет на свое место.
- Кому ты потребовался, а? — спрашивает Мария Кичгилхот. — Что за срочность такая?
Вместо ответа Андрей Гилёв раскрывает тетрадь в коленкоровом переплете.
Смуглое лицо Марии Кичгилхот мелово светлеет от нахлынувшей бледности, затем темнеет от прихлынувшей крови.
Не может быть...
- Может, — кивает взрывник, невидяще глядя перед собой, сквозь морось слов загодя составленного доклада.
- ...Зато три несчастных случая, из которых, как известно, товарищи, один со смертельным исходом, значительно увеличивают степень тяжести нарушений техники безопасности по нашей экспедиции за отчетный период...
- Умышленно без премии оставили! — подает кто-то голос, и голос этот звенит.
В зале движение, смех в зале, но докладчик с неожиданной злобой кричит:
- Некоторые воображают, что они сильно умные, умней всех, все знают!
Слишком много некоторые воображают про себя, а вот анализ несчастных случаев показал, что причина смертельного исхода в легкомыслии самих их, пострадавших, в невыполнении своевременного распоряжения товарища Краснова!
Еще только докладчик ведет рукой в сторону начальника; еще только к секретарю райкома Захаровой наклоняется сосед по президиуму: «Недюжинный специалист был Логинов, как геолог, я имею в виду, а вот как человек...»; еще молодящаяся дама в первом ряду подбирает накрашенные губы: «Между прочим, Логинов вообще, как главбух могу сказать, все сведения всегда с опозданием, вечно задерживал нас с отчетами в область», — а уже встает в глубине рядов Андрей Гилёв и стоит, подобравшись, как при отпалке, когда во всеми покинутой штольне пущен по шнурам огонь и шипит, близясь к зарядам.
- Ты что-то хочешь сказать, Гилёв? — улыбается В. В. Краснов, ободряя. — Говори давай!
...Продолжение в следующей части.
