Мхи нарастают на плиты, сводя в Лету имена: представьте поручика, умершего в 1853 году: о нём позволили пока прочитать мхи.
Вот он – скучающий, в отставке, сидит поутру у окна в маленьком домике, пьёт кофий, заедая его свежими булочками, глядит на двор, где бродят куры, вспоминает что-то из прошлого…
Одиночество – стержень и дух бытия: оно исключает варианты, но подразумевает развитие. Однако потолок смерти, мерцающий над каждым, отрицает беспредельность оного, ибо мыслью его не пробить, чтобы убедиться, что там.
Старое кладбище, над которым разносятся всполохи грая: вороны резко снимаются с ветвей, стаями летят куда-то…
Кладбище настолько старое, что родственники захоронённых исключаются в принципе, и неровный рельеф земли, точно повторяет неровности судеб…
Целит ли прикосновение к кладбищенской тишине? Технологический человек изрядно разодран в своём составе, и нечто подобное необходимо ему, хотя…
Много ли гуляющих по кладбищам вы видали?
…мы жили в Византии, и вера для нас была непреложна, как необходимость хлеба, чтобы поддерживать своё существование; мы жили в Византии, видели, как из порта отходили корабли огромные, как башни, и, плавно покачиваясь, шли в Венецию, которую мы не представляли.
Мы слышали болтовню старого – весь в шрамах – солдата об усмирение армянских провинций, и гадали, как выглядит басилевс, чей дворец был настолько велик, что и сам властитель казался гигантом, упирающимся главою в небеса.
Мы жили…
Откуда идёт, ветвясь, ощущение причастности ко всем возможным эпохам?
Выходя с кладбища, сворачиваешь, и тянешься странной воплощённой мыслью вдоль высокой белой стены, на фоне которой торгуют цветами, и искусственные ныне сложно отличить от живых.
Поддельное ныне так ловко гримируется, прикидываясь настоящим, что сам уже не разберёшь, жив ли…
Вероятно, да, ибо процесс мысли не останавливается ни на минуту, какие бы маршруты не совершал ты, вышедший в дневное время с кладбища, пожилой, седобородый, сильно уставший от этого процесса.