Но чем яснее вырисовывалась картина, тем больше я осознавал, как мало знаю.
Иногда мне казалось, что не время идет мимо нас, а мы скользим мимо времени; меня волновало, что произойдет за следующей секундой, - любой из нас много бы отдал, чтобы приподнять полог и взглянуть мельком на наполненную временем бутылку своей жизни — не видно ли еще дна?
Эта последняя формула в навигации никак не могла найти ясного выхода и, мне кажется, для всех останется вечной загадкой, принося хороший доход спекулирующим на этом нашем незнании ясновидцам.
Вывод напрашивался один, - если мы так подвластны времени, то надо пытаться его обдурить.
Я долго приглядывался и понял, что ничто такие продлевает жизнь, как путешествия и чем дальше ты заедешь, тем длиннее она будет.
Конечно, можно просидеть, как на мушиной липучке, в одном месте, но, согласитесь, банальный вечер у костра десятилетней давности вы быстрее извлечете из памяти, чем поход на банкет в соседний ресторан в том же году.
Уходя из дома в 07.00, чтобы сутра застать за столом чиновника, я возвращался очень поздно.
Разрешительная система слишком медленно и нехотя сдирала повязку с моих ран, - тревоги и сомнения роились надо мной, как мухи над юколой в летний день.
После всех собранных печатей в яхт-клубе я подался с бумагами в областной спорткомитет, находящийся в подвале большого здания. Квадратный мужчина, сбитый крепко, как сейф, развлекал рассказом о спортивном подвиге двух милых сотрудниц.
Он весело и лихо поставил печати в мою разрядную книжку, проштамповав ее до последней страницы и закончив на обложке.
Если бы ей могли пользоваться внуки, я бы передал зачетку по наследству — самому мне столько маршрутов уже не пройти.
Но я встретил понимание и, обрадовавшись, разложил на свободном столе пачки судовых ролей, планов и схем.
Он спросил: что это?
Затем дернулся, - я встретился с его глазами и не заметил в них спортивного азарта, - кресло спортивного Бога атрофировало в нем способность рисковать и протягивать руку слабому; потеряв душевное равновесие и крикнув, что ничего подписывать не будет, квадратный мужчина выбежал из комнаты.
Для меня он был спасательной веревкой, волочащейся за кормой груженного моими проблемами корвета и упускать ее из рук было равносильно выходу из игры.
В несколько прыжков я догнал спортсмена на лестнице и, взяв за железный локоть, спросил, что же мне теперь делать?
«Не знаю.» - сказал он и, вырвавшись, убежал. «Колесо судьбы свершило полный круг и я сражен.»
Вечером я уныло тасовал и перекладывал разложенные на «палубе» бумаги.
Солнце уже достигло летней кульминации.
Женщины, спрятав зимние пальто, щурились на него, на цены и - втихушку — на мужчин; квадратный спортсмен ел борщ у телевизора, а я все топтался перед установленной мной планкой, осатаневший от количества бумаг и вдруг заметил, что впадаю в отчаяние, могущее повлечь за собой отчаянный поступок, - я прекрасно понял Константина Рыбинцева, ушедшего через Тихий Океан на своей яхте «Воля» без виз и печатей.
На плечо тихо легла рука жены, - мое отчаяние отразилось в Саше и вернулось с мудрым дружеским советом.
Женщинам проще — они привыкли и умеют ждать, иногда ждать всю жизнь.
Действительно, осталось немного, несколько бросков и, пока я буду продолжать идти к цели, еще не все потеряно.
Если бы не Саша, мне пришлось бы еще долго враждовать с самим собой.
Утром я опять был у Спортсмена и смотрел на него без раздражения, я тоже был болен, но у нас были разные симптомы.
Я спросил, какая у него должность — выбранная народом или назначенная сверху и что мешает ему в рабочем порядке поставить печати, - ведь я не перепрыгиваю через ступеньки.
Вместо ответа, подумав, он сказал: Пиши все расходы за счет судовладельца.
Пока я вписывал эту поправку в бумаги, спортсмен курил стоя в дверном проеме, внимательно меня изучая.
Затем оттиснул около тридцати печатей, - это утомительное физическое упражнение он мог сделать еще 24 часа назад.
Как человек воспитанный, я оставил мнение о нем при себе и продолжил оформление яхты.
В таможне я заполнил декларацию на продукты питания - за то, что я их приобрел, погрузил и собирался съесть, я должен был заплатить налог в 15% от стоимости всех харчей.
Таможенники были удивлены, - впервые оформлялось за границу судно с таким малым объемом провизии, ее вес составил 110 кг.
В физкультурном диспансере, когда я обнажался, из кармана энцефалитки выпала упаковка валидола, незамеченная никем благодаря реакции, с которой она была водворена назад.
Врачами было установлено, что я здоров и на всякий случай выписано несколько рецептов, нечаянно утерянных мною впоследствии.
На обратном пути я зашел в Океанрыбхолодфлот к директору флота Буденному — опытному капитану, всегда пристально следящему за моими передвижениями, - мы познакомились с ним на острове, когда я еще плохо отличал бимс от битенга.
Я боялся отвлекать его своими маленькими проблемами, - он и так тащил на своих плечах слишком много почти десяток БМРТ, не вылезающих из экспедиций.
Входя в это здание, я всегда чувствовал себя мальчишкой, - здесь с самого порога ощущалось дыхание моря; в репликах, которыми обменивались встречающиеся на бегу капитаны, содержалась краткая и смачная информация о циклонах, районах плавания, выловленной рыбе, заправках топливом и роковой любви старпома к буфетчице, люди здесь были далеки от вялой и пресной сухопутной жизни, а атмосфера подчинена деловой решительности.
У Вячеслава Федоровича мне был оказан королевский прием: предложен крепкий кофе, хорошая сигарета и вид из окна на ворота в Тихий океан.
(Продолжение в следующей части)