Запрещённый в советской России художник-белоэмиграт Борис Григорьев создал удивительный цикл «Расея». В нём он сумел затронуть тему жизни в русской деревне. В этом альбоме, написанном в 1918 году, портреты и пейзажи русской деревни сложились в многоголосую песнь, полную горькой меланхолии. Изначально серия «Расея» задумывалась как книга. Ведь Бориса Григорьева знали не только художником. Он был хорошо известен как литератор: писатель, мемуарист, поэт и автор пьес.
Все рисунки и картины этого цикла делались в окрестностях Петрограда и Олонецкой губернии, на родине поэта Николая Клюева. Так же есть тексты, написанные историком литературы Павлом Щёголевым, искусствоведом Николаем Радловым и самим художником. Именно тогда современники увидели в Григорьеве человека мыслящего «глубоко и разрушительно» . По крайней мере, так о нём написал поэт Александр Блок.
Работа над циклом продолжалась до начала 1920-х. Сохранившиеся древние народные традиции, память о главе церковного раскола протопопе Аввакуме, сосланного в Олонец и здесь погибшего, давали художнику богатый материал для изучения. Его «Расея» – не благостное изображение «мирных поселян». Это острая и подчас горькая правда о людях и их жизни. Серия не объединена каким-либо сквозным развивающимся сюжетом. В картинах даже нет определённого повествовательного начала, но все они и прежде всего «Старуха-молочница» запоминаются. зрителю.
Злой психолог
Данный цикл картин был впервые показан на выставках «Мира искусства» 1917-1918 гг.. и произвел на современников сложное впечатление. Известный искусствовед Александр Бенуа напишет: «Многих охватил одновременно с восторгом от явной талантливости и род ужаса». А вот художественный критик Сергей Маковский определит художника как «необычайно острого и «злого» психолога современного вырождения».
Но чтобы там не писали и не говорили, все были единодушны: новый цикл, который насчитывал 9 картин и 60 рисунков, стал настоящим откровением. Ведь мастер сумел создать галерею типов русской деревни, как её в то время понимала большая часть столичной артистической интеллигенции.
«Старуха-молочница»
Лучшими работами цикла считаются «Олонецкий дед», «Старуха-молочница», что хранится в Третьяковской галерее, «Девочка с бидоном», «Земля народная» (другое название «Крестьянская земля»), «Расея».
Крестьяне на картинах «Деревня», «Земля народная», «Олонецкий дед», «Девочка с бидоном» в упор глядят на зрителя. В их глазах стоит немой вопрос, упрёк и даже угроза.
В пронзительном полотне «Старуха-молочница», эту работу ещё часто называют «Старуха с коровой», изображена старая женщина в чёрном повойнике и выцветшем сарафане с болезненно сжатым, впалым ртом и невидящими глазами.
В отличие от многих других образов «Расеи», в лице старухи нет озлобленности. Но вместе с тем зритель понимает — русская крестьянка прожила многотрудную жизнь. Её сухое тело и худые руки с синими прожилками написаны просто великолепно. Однако изображённый на полотне влажный фиолетовый глаз коровы смотрит куда выразительнее и доброжелательнее острого колючего взгляда героини…
За рубежом Григорьев переиздал «Расею» на русском и немецком и дополнил её новым альбомом «Лики России» (на французском и английском языках). В его состав вошли и портреты актёров МХАТа. В 2005 г. «Расея» была переиздана в серии «Возвращение книги» .
Запрещённый белый эмигрант
Борис Григорьев принадлежит к числу художников русского авангарда. За границей, в первой трети двадцатого века, он считался великим художником. В советской России — запрещённым белоэмигрантом. На родине первая выставка его работ состоялась в 1989 году после семидесяти лет забвения и то лишь благодаря усилиям академика Дмитрия Сергеевича Лихачева и проходила в Пскове. Второй раз с его полотнами можно было познакомиться в 2011 году в Русском музее, на выставке, приуроченной к сто двадцатилетию со дня рождения художника.
Организаторам удалось собрать сто пятьдесят работ из разных музеев и частных коллекций. Интерес к творчеству Бориса Григорьева подогревался ценами на аукционах и огромной популярностью, которой пользуются его рисунки и картины у частных коллекционеров. Но они, увы, не всегда готовы делиться своими сокровищами. Так, например, с одного аукциона была продана серия иллюстраций художника «Гоголевские типы», но найти нового хозяина не удалось.
Однако сегодня Борис Григорьев, несмотря на растущий спрос на его картины и рисунки, находится далеко не в числе первых русских художников. Следует отметить, что куда большей популярностью у коллекционеров пользуются Малевич, Кандинский и Айвазовский.
Русский художник Григорьев
Жизнь Бориса Григорьева, незаконнорожденного сына образованной шведской матери Клары фон Линденберг и простого управляющего банком Дмитрия Григорьева, как у большинства русских интеллигентов начала прошлого века, разделилась на две половины: до эмиграции и после. Осенью 1919 года, в тридцать три года, тайно и навсегда, вместе с семьей он бежал в Финляндию. Потом были Берлин, Париж… За границей художник прожил двадцать лет: в известности, благополучии, путешествиях и в работе. Во Франции он считался модным портретистом и пользовался успехом в художественных кругах.
Благодаря своему колоссальному трудолюбию и работоспособности имел славу «артиста линии», «великого русского художника». Находясь в эмиграции Григорьев напишет о себе: «Сейчас я первый мастер на свете. <…> Я не извиняюсь за эти фразы. Надо знать самому, кто ты, иначе не будешь знать, что и делать. Да и жизнь моя святая от труда сверх и чувства сверх, и 40 лет моих это доказывают. Я не боюсь любого конкурса, любого заказа, любой темы, любой величины и любой скорости» (из письма поэту Василия Каменскому).
Но умирал он, как и жил, в полном одиночестве. Учеников и последователей не имел. Друзей – тоже. С Россией никаких связей не поддерживал. Умирал от рака желудка на своей вилле Бориселле на юге Франции, которую построил через шесть лет после эмиграции. Здесь, тоже в полном одиночестве и бедноте, умирала потом его жена Эмилия, пережившая почти на полвека своего мужа.
Он рвался в Россию
Художник считал, что он – и есть Россия и при этом всегда рвался обратно на Родину. Григорьев даже обращался с просьбой посодействовать вернуться на родину к тогдашнему наркому просвещения Анатолию Луначарскому и писателю Максиму Горькому. К слову, последний всегда считал, что свой портрет написанный Борисом Григорьевым, самым лучшим. Однако после общения с писателем Евгением Замятиным, также уехавшим за рубеж, желание возвращаться пропало.
Удивительно, но все эти ужасы художник чувствовал и предвидел всегда и сумел дать им голос, когда в 1916-1917 годах написал свою знаменитую серию «Расея». В ней оживала совсем другая Россия, затаившаяся в своей злобе как в подполье, готовая взорваться в беспощадном и бессмысленном бунте в любой момент, который случился в 1917 году.
У зрителя и читателя, смотрящего на «Расею» Бориса Григорьева, возникает двойственное чувство. С одной стороны, покоряет творческая манера художника — необычность красок, точность линий, плотность живописи, которую он лепит как скульптуру. С другой — шокирует содержание, что Григорьев передает с помощью прекрасно-завораживающей формы.
До Григорьева никто такой Россию не изображал
У художника было мало поклонников, больше — врагов, хотя все признавали его талант. Константин Сомов, тонкий эстет, любитель рафинированной красоты, его ненавидел, Александр Блок называл глубоким, но страшным. Александр Бенуа увидел в его «Расее» пророчество о грядущем хаме, представшем в виде головы Горгоны. Алексей Толстой в предисловии к книге «Расея» пишет:
«На меня живопись Григорьева производит двойственное впечатление: в ней – чудесная плоть искусства и вместе – что-то недоговоренное, что-то нарочно подчеркнутое. Стоя перед его полотнами я чувствую: «Вот крупный талант, но он в чем-то насилует меня. Всматриваюсь в его полотна: – они цвета спелых хлебов, цвета северной зелени, — прозрачные, в них много алого, легкого, незлобивого: — славянские цвета. Всматриваюсь далее: — из полотен выступают морщинистые, скуластые лица – раскосые, красноватые, звериные глаза. Рядом с головой человека – голова зверя, та же в них окаменелая тупость: это сыны земли, глухой, убогой жизни. Тысячелетние морщины их и впадины – те же, что и на человеческих лицах — на звериных мордах. Изрытые лица, изрытая земля… Звериная Россия, забытая людьми и Богом, убогая земля.
В этой России есть правда, темная и древняя. Это вековечная, еще допетровская Русь, первобытная, до нынешних дней еще дремавшая по чащобам – славянщина, татарщина, идольская, лыковая Россия».
Такой Россию до Григорьева никто и никогда не изображал. Разве что в литературе – Антон Чехов и Иван Бунин.
Более того, вокруг России обычно создавался к миф как о святой, православной, сказочной, мистической, широкой и хлебосольной, воспетой Нестеровым, Васнецовым, Левитаном, Шишкиным, Кустодиевым….
Григорьев же с жестокостью и неким цинизмом попытался развеять этот миф, что ему на Родине многие не простили. Хотя и признавали — григорьевская «Расея» сидит в каждом русском.
Сейчас Григорьева называют выдающимся живописцем и графиком Серебряного века. А ведь совсем недавно о нём мало кто знал… Долгие годы художник и его творчество оставались неизвестными в стране Советов…
