На яхту, стоящую на стапелях у входа, было брошено
электропитание.
Мое стройбатовское сердце по-отечески потеплело, когда я понял, что Купидон, изредка залетающий в районы Крайнего севера, не обошел вниманием мою лодку, - на штурманском столе лежал фантик, а в гробике (спальном месте в корме) - веселый лифчик.
Безусловно, за два года безупречной службы боец заслужил эту драгоценную награду - командорскую Джульетту и она, брошенная в бушующее море его страсти, через много лет признается своему сыну — будущему солдату, что отец ее был капитаном, - девчонки часто преувеличивают значимость своего возлюбленного.
Я открыл карты друзьям и попросил помощи, - двоих после этого стал видеть реже.
До самого отхода мне помогал Володя Шишта и старшеклассник Юра Вертянкин.
Эти парни знали фронт работ и что надо делать. Саша Авдеенко взял на себя радиодела.
Были и хлопцы, помогающие стихийно, которых после бара ветер странствий приносил к горящим допоздна окошкам шеда, - потомки охотников на китов набрасывались с наждачной бумагой на пайолы, как на своих злейших врагов и их приходилось притормаживать.
Из основных работ предстояло заменить такелаж, держащий мачту; сделать новый носовой реллинг (оградку на носу яхты), усилить крепление киля и заклеить флоры, заклеить корму и нос, сделать запасной руль и его крепление, переварить дровяную печурку, пошить стаксель и трисель (штормовой парусок), провести везде свет...
Первой стала проблема с такелажем - я не мог найти в деревне трос диаметром 4 мм взамен полусгнившего польского родного.
Были опрошены аэропорт, метеостанция, рота связи, флот, почта и пожарка, - безрезультатно.
Нержавеющую трубу на реллинг искало много людей, пока не нашли ее под слоем зеленой краски, приваренной на водокачке к какому-то неработающему агрегату.
Для верности я поковырял ее магнитом, - маленькая честная кража в виде нержавеющего болтика никогда не повредит яхте, но у совести есть границы и, конечно, я вернулся порожняком.
К торцу печурки я приварил еще одну стенку, сделав бак для приготовления кипятка, - сквозь стенку проходила печная труба и вода для чая закипала моментально.
Стаксель пришлось кроить из двух половин разных по форме парусов, - на них стояли печати Балтики.
Был вымерен угол атаки, вшит толстый нейлоновый ликтрос и пробиты люверсы.
Карданная подвеска из тонкой нержавейки для газовой плиты была произведением искусства — она не сломалась даже тогда, когда штормуя во сне, я изо всех сил лягнул ее под штурманским столом.
В конце марта пришло приглашение — вызов на Аляску от архитектора Финдли Аббота, читающего книги перед печуркой на маленьком острове Юкон в заливе Кука.
Я собрал документы и передал капитану яхты «Авача» Сане Тихонову; он летел во Владик за визами своему экипажу.
Ржавое колесо Фортуны скрипнуло и сдвинулось с места. Случайно не отказавшись от стопки несвежей водки на метеостанции в теплой компании с распахнутыми сердцами, я стал обладателем четырехмиллиметрового троса.
Смущало то, что трос был скручен не из прядей, а из семи проволок и плести его было нельзя.
Нарубив на две пары вант, бакштаги и ахтерштаг, по размеру старых родных, концы сгибали в огон и заклепывали в латунные трубки.
К родным кронштейнам и талрепам были приварены изготовленные нержавеющие серьги, - извините, не могу найти слов попроще, - мой мозг напоминал тогда отстойник для икры, которая уже прошла через две грохотки.
Я ни на что не разменивался, ничто, кроме ремонта яхты не цепляло сознание; я не слышал, за что кто-то получил в «пятак» и не интересовался, чего добился от местной принцессы, на которую в городе никто бы не оглянулся, местный «рембо».
Жизнь, конечно, шла своим чередом — кто-то родился, а кого-то свезли на погост, кто-то разворовал казну и кого-то выбрали в депутаты - все это лишь говорило о неизменчивости мира, а у меня не было ни времени, ни желания задумываться об этом, - я выпал из исторического процесса.
Сына я отправил заканчивать школу в город, где уже жила жена с дочкой.
Был ли я одинок?
Наедине я много раз взвывал от отчаяния; помню одну апрельскую ночь.
Вторые сутки мощный циклон.
Весь день работа в шеде, - каждая деталь орошена потом — лучшим из удобрений; почти доделал стопор погона гика — шкота и за полночь завел мотоцикл.
Дома снял сапоги и мокрую одежду, шторы были раздернуты и по черным окнам хлестал ветер с мокрым снегом. В пустых комнатах было холодней, чем в шеде.
Я лег на гудящую спину и вдруг с ужасом понял, как сильно, сильно устал, как давно не слышал звяканья чашек на кухне, как не хватает капельки другого тепла — тепла душевного и тепла биения жизни под рукой.
Это в молодости легко оставлять за кормой преданные глаза и только с годами можно понять, что значит женщина в доме.
Вокруг жили семейные люди, то, о чем мечтал бог, и я вдруг разлюбил их, - они смотрели Т\/ и были в гуще всех событий планеты, забыв, что главное событие — рядом.
Еще они могли сидеть на кухне и часами упрекать в чем-нибудь друг друга просто так, от скуки.
В этот момент меня куснул страх настоящего одиночества, близкого к отчаянию.
Одиночество — это еще не зимний промысел в избушке и не поход на яхте, когда ясны задачи и цели, - одинок ли шофер, ремонтирующий машину? Страх одиночества накрыл меня, когда я бросил деталь на верстак и пришел в пустой и холодный дом.
Моя персона никогда не была мне в тягость, но это была минута слабости, пришедшая от переутомления, недоедания, недосыпания, разлуки с семьей и от огромного вороха сомнений, упрямо шевелящихся в мозгу.
(Продолжение в следующей части)