В голове стучало, Женя стояла у бокса, смотрела на неправдобоные большие ступни, лежащего внутри человечка. Большое в нем было только эти ступни. Всё остальное - крохотное, сморщенное, опутанное трубками, тонущее в самом маленьком из возможных подгузнике. Этот человек весь состоял из одних рёбер и розовых ступней.
Вокруг что-то пикало, подмигивало, чуть слышно бормотали люди у таких же боксов. Кто-то плакал, кто-то читал сказку, кто-то держал бесконечную паузу.
Вдох-выдох. Этот старичок, поразительно похожий на своего отца, был её ребенком.
Женя вЫносила его. Родила. Буквально сегодня, всего шесть часов назад.
Мысли бились, сталкивались, отдавали сиреной ночной скорой, усталостью, выжатостью.
Женя не была готова расстаться с беременностью так рано. Всего тридцать три недели из сорока она носила аккуратно свой живот, гладила, говорила с ним. Представляла, как выходит из стен роддома с мягким коконом одеяла. Радуется каждому взгляду. Кормит. Целует. Гуляет с коляской. Гордо поглядывает на проходящих мимо.
Цветов не было, шариков со смешными надписями тоже. Женю выписали на третий день. Сына оставили в реанимации.
Не было поздравлений. Была пустая кроватка у окна. Вместо сына в животе росло чувство никчёмности, ненужности, пустоты.
- Нам главное ночь продержаться, - говорили Жене каждое утро, когда она приезжала на своё дежурство к кювезу.
Она приходила в реанимацию, привычно мыла руки, капала дезинсептика, проходила к боксу. Сердце не радовалось. Ребенок был похож на котенка, который еще даже глаза не открыл.
Раз день. Два... Семь.
В то утро сердце не просто не радовалась, когда Женя подходила к боксу.
Сердце заледенело. Вся Женя вмерзла в пол, увидев пустой бокс.
- Ой, вы опоздали, - сказали сзади.
Как такое можно говорить в реанимации? Да еще с таким спокойствием.
- Его только что увезли в отделение! - поспешно добавила подошедшая медсестра. Всего секунду позже. Целую секунду позже.
Не успела.
Женя бежала в другое крыло, путалась в ногах, поворотах, дверях.
Не успела. Потрепанная бумажка на двери извещала, что вход запрещён: отделение на карантине.
- Мы вас пустим только с анализами, - бросил Жене равнодушно врач. Показал на стенд с висящим там списком документов, закрыл дверь прямо перед носом.
Раз день. Два... Десять.
Всё это время Женя жила от звонка до звонка. Позже она не сможет вспомнить, что делала.
Зато будет помнить, как думала: "Малому там нормально. Нормально. Там врачи. А я. Что я? И подгузник-то не сумею поменять. Ему там нормально. Нормально."
И с каким тяжёлым сердцем наконец ложилась в одно отделение с сыном.
Первые дни Женя растерянно улыбалась всем окружающим. На второй - разбила телефон. На третий - заметила, как в туалете ползает жирная белая гадина: то ли мокрица, то ли двухвостка. На четвертый ей сообщили, что крошечному человеку надо делать операцию.
Где её радостное материнство? Она должна любить это незнакомое существо. Вместо этого Женя только и делала, что боялась. Спит? Проснется? Поест? Покакает? Выживет?
Закрыл глаза-открыл. Жене разрешили держать сына на руках. Она прижимала его к себе и глотала колючие мысли. Как она могла оставить беззащитного человека на целую неделю здесь одного? Ей видилось, как сын плачет в одиночестве, и стыд сжирал её. Стыд и страх.
Это и есть материнская любовь?
Два с половиной месяца жизни.
Они дома. Выписка вновь прошла без цветов и шариков, они будто сбегали. Женя крепко держала теплый кокон спящего сына до самого дома и всё боялась, что их окликнут, вернут, решат подержать под присмотром ещё чуть-чуть.
Дома Женя надеялась выдохнуть, успокоиться, расслабиться. Но в одиночестве квартиры без врачей под боком и успокоительного пищания приборов она стала бояться еще сильнее. Её основным чувством стал страх.
Женя кричала на родителей, мужа, кота. Срывалась по-любому поводу. Не могла смотреть на других мам. Они были такие воодушевленные, одухотверенные, счастливые.
Женя не была на них похожа. Женя не сияла.
Тогда она впервые подумала: я не люблю своего ребенка. Только и делаю, что боюсь. Боюсь. Боюсь. И стыжусь.
Сыну три с половиной месяца. Спит. Рядом дремлет Женя. В квартире холодно, сумерки наползают. Ей снится сон.
Что-то большое темное стоит в проеме. И тянет к сыну свои лапы, к ЕЕ ребенку! Страшно. Закрывает сына собой, загораживает.
- Нет-нет, - без слов кричит Женя, - Это мой ребенок, слышишь! Мой! Я его не отдам. Никому! Мой!
Дурно.
Просыпается. Руки трясутся. Сердце скачет.
Женя лежит, плачет. Но ей хорошо. Она только что поняла:
- Я люблю своего ребенка. Боюсь за него и люблю.
И так было всегда.