Наконец по крутой тропинке спустился старик. Был он невысокого роста, слегка сутулый и очень худой, по большие, словно не по росту данные руки говорили о том, что в молодости этот человек обладал недюжинной силой.
- Ну, здорово, рыбак! - сказал старик. Лицо его перекосилось,и было непонятно: улыбается он или кривится в злобе.
- Здравствуйте! - ответил я и тут же взглянул на собаку. - Не укусит?
- Нет, - успокоил старик. - Разок, может, для острастки и ухватит, а так, чтобы ни с чего человека есть... Не-не. Он у меня друг человека.
Черный пес, поняв, что разговор о нем, сорвался с места, с лаем обежал меня, пронесся вдоль берега и, вернувшись, радостно облаял хозяина.
- Ладно!.. - строго сказал старик, и только тут я заметил, что лицо его перекошено параличом.
- Думал - Жеребёнок... А то не пустил бы его, оправдываясь, кивнул он на собаку.
У другого берега, в камышовой заводи, ударила, прошлась, нарушая покой воды, разгоняя рыбью мелочь, щука, и все стихло. Я вздохнул и начал собирать снасти. Жалко было покидать это место.
- Ты чего? - спросил Косоротый старик.
- Извините. Не думал кого-то встретить...
- Ладно тебе. Я чего, гоню тебя? Хватит тут всем места и мне, и тебе, и кобелю хватит. Хватит, Черный? Ну вот, даже Черный согласный помириться.
Делить с кем-либо одиночество не хотелось, но и покидать старика было неудобно, и я, надеясь, что он скоро уйдет, остался. Вновь зазвонил колокольчик, и вновь забилась в моих руках леска.
- Это четвертый, и все на одну донку... - не спросил, а скорее сообщил мне Косоротый старик.
- Точно! - удивился я.
- Остальные не на струю легли. Ты вот чего: чурбак пусти сверху да проследи, куда его течением стянет. Где, пронесет, вот по линии и кидай донки. Рыба, она в основном по струе ходит.
Пока я искал не ведомую мне раньше струю, Косоротый старик успел выудить несколько крупных рыбин.
- Это место у меня пристреляно, - сказал он, спокойно наблюдая за моей работой.
- Звать-то тебя как будет?
- Василии...
- А меня Михаилом, - представился старик. - Фамилия у меня царская, только никто ей не пользуется. Все зовут Мишкой Косоротым. Это потому, что лицо у меня безобразное.
Косоротый оказался живым разговорчивым человеком, но эта его разговорчивость была не из тех, когда тянут тебя за рукав, призывая к вниманию. Ему везло в рыбалке, но по всему было видно, что рыбалка его занимает меньше всего. Рыбалка для него была неким фоном, без которого он, наверное, не выронил бы и слова. Ему нужен был собеседник, и он, нисколько не заботясь, интересно ли мне, нет ли, слушаю ли его, рассказывал одну за другой истории из своей жизни.
- Если услышишь от кого про Косоротого, - говорил он, - и скажут тебе, что морду Косоротому водкой перекосило, плюнь ему в харю и не слушай. Я тебе расскажу доподлинно, как эта беда приключалось.
...Время тогда военное было, с едой туго - отходы жрали. Нас, ребят, эта пора хоть и коснулась, но не до беды... Голодали?
Ну что голодали... Не, с голоду не мерли. Обошлось. Ленька Дерюгин и Банька Стрельцов - погодки мои - те померли, только не от голоду вовсе - на капустнике листьями обожрались. Так вот, нам, ребятам, ничего, а девкам... Девки той поры все начисто кривоногими выросли.
Бывало, пару себе так и присматривали: кривоногая - значит, наша, хватай без оглядки, не прогадаешь. У моей женки до сей поры ноги никак не поправляются. Каково ей досталось!.. А сестра моя, Люська, та и вовсе... Такая страшненькая была, такая... Сил нет на нее смотреть. Мать, бывало, криком ревет - до того жалко Люську. Ревет, бывало, ревет, а потом причитать начинает - что же это, мол, за наказание такое: и жить не живет, и дохнуть не дохнет. Фельдшер ей говорит: «Кормить больше надо, а то вот такая до самой смерти останется…» А чем кормить? Маманя лепешку нам на троих разделит (нас тогда из всей детворы уже трое оставалось, брат Степан у меня еще был) и пошла на работу.
И вот в эту нелегкую пору решили мы с моим другом Веной рыбным промыслом заняться. В то время рыба тоже цену имела. За пуд рыбы можно было на мельнице полведра отрубей выменять. Дождались мы с Венеи, пока большая вода упадет, решили первым делом лодку для промысла воровать. А воровство, должен тебе сказать, дело непростое: у своих - неприлично, у чужих - боязно. Можно, помимо лизуна, и посерьезней чего отхватить. «У чужих», - сказал Веня - отчаянный он был парень. И решили мы на совете своем, что самой подходящей жертвой нашего разбоя может быть сам Мельник Погореловский. «У него морда гладкая. И непонятно, каким путем от фронта откосил, как бронь купил... Не обеднеет. К тому же мы ему за отруби рыбу носить будем - благо одно и только.» - говорит Веня.
Вооружаемся мы обрезами. Огородами пробрались к Мельникову двору, он прямо к Деркулу садами выходил. Залегли. Слушаем. Тихо, только' сердечки стучат.
Лежим. Ждем, когда луна спрячется.
Продолжение следует... https://zen.yandex.ru/profile/editor/id/5d9ad712c7e50c00afe2f233/5da2e340e882c300ae8a565d/edit
