Глава вторая
Часть первая
Небольшого роста, немолодой, полноватый, помятого вида прораб в брезентовой куртке и в сдвинутой к затылку, подальше от потного лба, шапке, — запыхавшийся, уставший подниматься с этажа на этаж, отданного уже под отделочные работы дома, непрерывно и раздражённо спрашивал у попадавшихся на глаза рабочих:
— Станичникова не видели?! Где Станичников?! — И ворчал, обозлённый: — Покрываете, раздолбаи?! Сговорились?!.. Ну-ну!.. Дождётесь у меня... премии!..
—Угу, видели недавно, — в разнобой да под смех послышались девичьи голоса из правой квартиры. Судя по вёдрам с краской, наставленных в прихожей, там орудовали маляры.
— Ну и... где же раздолбай этот?! — втиснулся он к ним меж «козлов», сердито выкатывая светлые глаза, чтобы выразить гнев на не умеющем быть грозным лице.
— Тю-ю!.. — брызнула навстречу отпорная бедовость, и пара, в крапинках краски, смазливых рожиц в косынках атакующе упёрлись в прораба стервозными глазами. — А мы почём знаем?! Приставлены к нему что ли, к вашему Станичникову! Небось же опять со своей рыжей Ноночкой где-то в темноте ванной... возбуждаются... Не спугни гляди, Борис Пантелеевич, гневом своим... А то ведь и их в перепуге... заклинишь и себя, в твоих летах, снов лишишь при виде секса... — И, как градом по кровельной крыше, сыпанули по пустым, гулким углам смехом.
— Тьфу! — резонно решил тот не связываться с такими языкатыми стервами и, уже более озабоченный, двинул себя дальше. Сменив наудачу третий подъезд на четвёртый, добрался, наконец, запыхавшийся и злой, до этажа верхнего.
— Стой, Жорка! Стой, раздолбай!! — еле успел он ухватить за рукав, стремительно, с расширенными глазами вылетевшего из квартиры напротив и чуть было не повалившего его, Жорку Бурындина — неразлучного дружка Станичникова. Тот трепыхнулся и замер, прижатый в угол, с теми же расширенными, как и был, глазами.
Поднёс тому кулак к переносице:
— Станичников, бригадир твой, где, чувырло пузатое?! Два часа его ищу!! — С малолетства заикающийся, Жорка попытался соврать, но лишь замычал. Круглая рожа его покраснела, а младенчески-невинные глаза заблудили по безгрешным ещё углам в поисках трёпа.
— Не брехать, раздолбай!!! — кулак Пантелеевича грозно завибрировал пред переносицей Жорки, останавливая на себе глаза его.
Негодный от природы врать, тот боднул головой в сторону квартиры, из которой только что, несмотря на раннюю полноту, проделал редкостно стремительный рывок:
— Т-т-там, к-кажись...
— А чего «кажись»?! Глазам своим бестолковым не веришь?! Тебя там что, в катапульту зарядили?! Чего летишь, будто стрельнули тобой?! Или опять домовым пугнули? Ну как дитя малое, ей богу! Детишки давно Уж не верят, а тебя всё стращают, дурака!! Срам!!!
— Ага!.. К-к -ка-акой там д-до-омовой!.. Х-ху-хуже!.. Сс-спать н-не буду т-теперь, п-пока ни жжже-э-нюсь!..
— Это чего ж там такое? — шевельнув бровями, опасливо покосился Пантелеич на дверь, сразу припомнив липкие намёки стервозных девок.
Воспользовавшись заминкой, Жорка потянул свой рукав обратно и , шарахнулся от ответа вниз по лестнице.
— Ты сам где вчера после обеда был, морда? — свесившись с перил, начальственно крикнул тому вдогонку, и эхо, опережая грохот Жоркиных сапог, гулко покатилось вниз по этажам.
В ответ донеслось недоумённее и обидчивое:
— Ц-це-э-мент про-о-шибал... С-ста-аничников з-знает ведь...
Хмыкнул, поскрёб лоб, сплюнул, пробурчал, окончательно теряя настроение:
— Тоже мне — «прошибатель»!.. Уж коли заик «прошибать» посылать стали — жди теперь или конца света, или начальства от заик психованного!..
Взявшись за ручку двери, приоткрыл её, громко тактично покашлял, погромыхал сапогами и только после этого крикнул в пахнущую свежей штукатуркой прихожую:
— Станичников! — Прислушался, ухом учуяв возню. — Степан!! Ты чего не отзываешься, обалдуй с ежовой головой?! Играешься со мной, что ли?!
— Здесь я, — не сразу послышалось спокойное из глубины дальних комнат. — Чего ругаешься так, Пантелеич? Сюда иди, а то я под потолком — на «козлах» я.
Двинувшись на голос и едва не дойдя до той комнаты, где посвистывал Станичников, вдруг чётко услышал за спиной шорох. Лукаво сообразив, что Стёпка нарочно отвлекает на себя, быстро обернулся и шпионом выглянул из-за угла.— Ну, горазд же ты, Пантелеич, лаяться! — опять донёсся спокойный голос Станичникова. — Где ты там? Чего надо?
Шагнув к тому и сразу стараясь ухватить быка за рога, начальственно накинулся:
— Я, Стёпка, между прочим, родился там и тогда, когда с матом вставали и с матом ложились!.. А лаюсь потому, что не найти тебя, когда позарез нужен! То ты, брешут, во втором подъезде работаешь, то ты, брешут, в первом...